Из четверых, оставшихся лежать на шляпке гриба, трое были без сознания. Они пришли в себя, когда им в лицо плеснули воды из чаши. Четвертый, невысокий щуплый мужчина, был мертв. Кто-то свернул ему шею.
Бартон посмотрел на солнце и сказал:
— Я не знаю точно, когда наступит время ужина. Думаю, нам нужно вернуться сюда сразу же, как только солнце скроется за горами. Мы установим чаши в эти углубления и будем ждать. А пока что...
Тело мертвеца следовало бы бросить в реку, но Бартон решил, что найдет ему лучшее применение. Он сообщил остальным о своих планах и, спустив труп с камня вниз, они подхватили тело на руки и потащили через равнину. Фригейт и Галеацци, купец из Триеста, несли труп первыми. Американец не напрашивался сам на эту работу, но когда Бартон попросил его, он утвердительно кивнул, подхватил мертвеца за ноги и пошел вперед. Галеацци еле успевал за ним, держа труп под мышками. Алиса шагала рядом с Бартоном, за руку она вела Гвиневру. Кое-кто из толпы бросал любопытные взгляды на их процессию, но Бартон не обращал на это внимания. Через полмили труп перешел в руки Казза и Моната. Девочку, казалось, совсем не смущал мертвец. Она проявляла любопытство еще к первому трупу и не испытывала никакого страха при виде его обгоревшей кожи.
— Если она действительно происходит из какого-то кельтского племени, — заметил Фригейт, — то для нее привычен вид обугленных тел. Насколько мне не изменяет память, кельты сжигали пленников живьем в больших плетеных корзинах во время отправления своих религиозных ритуалов. Я только не помню, в честь какого бога или богини проводились подобные церемонии. Жаль, что здесь нет библиотеки, где можно было бы уточнить этот вопрос. Как вы думаете, когда-нибудь тут появится хоть одна библиотека? Мне кажтся, что без книг я сойду с ума!
— Оставим это на будущее, — сказал Бартон. — Если нас не обеспечат библиотекой, мы создадим свою собственную. Конечно, если это окажется возможным.
Он подумал, что Фригейт задает глупые вопросы, но сейчас почти все были слегка не в своем уме.
Возле самых холмов двое мужчин, Рокко и Бронтич, сменили Казза и Моната. Бартон вел свою группу мимо деревьев сквозь высокую, по пояс, траву; ее заостренные пилообразные края царапали голые ноги. Он срезал ножом один из стеблей и потянул, проверяя на прочность. Фригейт старался держаться поближе к Бартону и, казалось, не мог прекратить болтовню. Бартон подумал, что американец, по-видимому, хочет избавиться от мыслей о двух несчастных, гибель которых отметила первый день воскресшего человечества.
— Если все люди, когда-либо жившие на Земле, восстали из мертвых в этой долине, то подумайте, какие можно провести исторические исследования! Сколько тайн и секретов удастся раскрыть! Можно будет поговорить с Джоном Уилксом Бутом и установить, был ли на самом деле военный министр Стэнтон причастен к убийству Линкольна. Можно будет раскрыть тайну личности Джека-Потрошителя. Узнать, действительно ли Жанна д’Арк была связана с ведьмами. Поговорить с наполеоновским маршалом Неем и проверить, действительно ли ему удалось избежать расстрела и стать школьным учителем в Америке. Ознакомиться с истинной историей Пирл-Харбора. Увидеть лицо человека в Железной Маске, если таковой вообще когда-либо существовал. Взять интервью у Лукреции Борджиа и тех, кто был с ней знаком, чтобы выяснить, была ли она на самом деле шлюхой и отравительницей, как считает большинство людей до сих пор. Узнать, кто убил двух малюток-принцев в Башне Смерти. Может быть, это сделал сам Ричард III?
Фригейт на мгновение замолчал, казалось, он колебался. Потом, искоса взглянув на Бартона, он продолжал:
— И вам, сэр Ричард Френсис Бартон, тоже можно было бы задать немало вопросов о вашей собственной жизни, в которой многое осталось неясным для ваших биографов. Например — была ли у вас на самом деле возлюбленная-персиянка, на которой вы хотели жениться? Правда ли, что ради нее вы собирались расстаться с Англией, пожертвовать положением в обществе и навсегда поселиться в Иране? Ходили слухи, что она погибла и что ее смерть вы оплакивали до конца своих дней.
Бартон вспыхнул и свирепо уставился на Фригейта. Они едва познакомились, а этот бесцеремонный янки уже задает такие глубоко личные вопросы... будит бередящие душу воспоминания... Этого нельзя простить!
Фригейт изменился в лице и поспешно отступил назад.
— Ну... ну... пусть, все это может подождать... я же понимаю... Но я тоже мог бы рассказать кое-что... Ваша жена, знаете ли, похоронила вас на католическом кладбище, с соблюдением всех обрядов... На католическом кладбище, представляете! Вас! Неверующего!
Глаза Руаха, прислушивавшегося к болтовне Фригейта, все больше и больше расширялись от изумления. Наконец, он прервал американца и вмешался в разговор:
— Так вы — Бартон, исследователь Востока и лингвист? Первооткрыватель озера Танганьика? Человек, который совершил паломничество в Мекку, переодевшись мусульманином? Переводчик «Тысячи и одной ночи»?
— У меня нет ни желания, ни нужды лгать вам. Да, это —
я.
Еврей плюнул в Бартона, но ветер отнес плевок в сторону.
— Ты — сукин сын! — закричал Лев Руах. — Ты — вонючий нацистский выродок! Я читал о тебе! Да, во многих отношениях ты был выдающимся человеком, готов это допустить. Но ты же — антисемит!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Бартон смутился.
— Мои враги, — сказал он, покачав головой, — распространили эти безосновательные и грязные слухи. Но любой, кому известны факты, кто знаком со мной, знает правду. А сейчас, я думаю, вам следовало бы...
— Так что же — это не вы написали «Еврей, Цыган и Эль-Ислам»? — спросил Руах, насмешливо улыбаясь.
— Я, — ответил Бартон. Его лицо раскраснелось, и когда он опустил глаза, то заметил, что кровь прилила даже к предплечьям и груди.
— А теперь — я хотел сказать это, но вы меня грубо перебили — теперь, мне кажется, вам лучше покинуть нас. Я не привык прощать оскорбления. Человек, осмелившийся говорить со мной подобным тоном, должен подкреплять свои слова действием. Но сейчас мы все находимся в необычной ситуации и, наверное, вы слишком возбуждены. И тем не менее — если вы немедленно не извинитесь или не уберетесь прочь, то здесь появится еще один труп.
Руах сжал кулаки и пристально посмотрел на Бартона, потом развернулся и пошел прочь.
— Кто такой нацист? — спросил Бартон у Фригейта.
Американец, как мог, объяснил.
— Мне нужно многое узнать о том, что случилось после моей смерти, — задумчиво произнес Бартон. — Этот человек ошибается, я — не нацист... Вы говорите, Англия стала второразрядной державой? Всего лишь через пятьдесят лет после моей смерти? Трудно в это поверить...
— Какой смысл мне лгать вам? — удивился янки. — К тому же, вы не должны огорчаться. В конце двадцатого столетия ваша родина возвысилась опять, причем весьма любопытным образом. Правда, было уже слишком поздно...
Слушая американца, Бартон испытывал гордость за свою страну. Хотя его заслуги не были оценены is Англии по достоинству, он без колебаний отдал бы за нее свою жизнь. И он всегда был предан королеве.
Неожиданно он произнес:
— Если вы догадались, кто я такой, почему вы ничего не сказали мне об этом?
— Я хотел иметь полную уверенность. Кроме того, у нас не было времени для общения, — ответил Фригейт. — Как и для всего прочего, — добавил он, покосившись на великолепную фигуру Алисы
