Харгривс.
—- О ней я тоже слышал, — сказал он. — Если она именно та женщина, о которой я думаю...
— Мне ничего о ней неизвестно, — прервал его Бартон и остановился; они уже поднялись на вершину первого холма. Здесь носильщики опустили тело на землю рядом с огромной красной сосной.
Тотчас же Казз, зажав в ладони кремневый нож, присел на корточки перед трупом. Он поднял голову и произнес нараспев несколько фраз — должно быть, молитву. Затем, прежде чем кто-нибудь успел его остановить, неандерталец вспорол живот мертвеца и вытащил печень.
Почти все вскрикнули от ужаса, и даже с губ Бартона слетел хриплый возглас. Глаза Моната округлились от изумления.
Казз впился огромными зубами в еще теплую, кровавую плоть и оторвал большой кусок. Полузакрыв глаза от наслаждения, он принялся пережевывать мясо своими мощными челюстями. Бартон непроизвольно шагнул вперед, протянув руку, словно хотел защититься от ужасного зрелища. Но Казз понял его совершенно иначе. Расплывшись в широкой улыбке, он оторвал кусок печени и протянул Бартону. Казалось, он был очень удивлен отказом.
— Каннибал! — вскричала Алиса Харгривс. — О, боже мой, кровожадный грязный каннибал! Вот она — загробная жизнь, которую нам даровали!
— Этот малый ничем не хуже наших собственных предков, — возразил Бартон. Он уже оправился от потрясения и теперь слегка забавлялся, наблюдая за реакцией остальных. В местности, где мало пищи, его действия в высшей степени практичны. Что ж, проблему погребения трупа можно считать решенной. В недалеком будущем — если, конечно, мы ошиблись в предназначении чаш — нам придется последовать примеру Казза.
— Никогда! — крикнула Алиса. — Раньше я умру!
— Вот это как раз и может случиться, — спокойно заметил Бартон. — А сейчас я предлагаю отойти подальше и оставить Казза наедине с его обедом. Хотя это зрелище не влияет на мой аппетит, я все же нахожу его застольные манеры столь же вульгарными, как и у пионеров дикого Запада. Или сельских священников, — добавил он, покосившись на Алису.
Они отошли подальше — так, чтобы Казза не было видно — и собрались позади одного из огромных, покрытых наростами деревьев.
— Я не хочу находиться с ним рядом! — дрожащим голосом произнесла Алиса. — Он — животное! Чудовищная, отвратительная тварь! Я не могу чувствовать себя в безопасности ни единой секунды, пока он находится тут!
— Вы просили у меня защиты, — сказал Бартон. — И я готов ее обеспечить, пока вы остаетесь членом нашей группы. Но вы должны подчиняться моим решениям. А я решил, что этот обезьяночеловек останется с нами. Мы нуждаемся в его силе и навыках, они могут оказаться спасительными для нас в этом примитивном мире. Мы должны стать первобытными людьми — следовательно, надо учиться у первобытного. Он останется — я сказал!
Алиса умоляюще посмотрела на остальных, Монат высоко поднял густые брови. Фригейт пожал плечами и мягко произнес:
— Миссис Харгривс, постарайтесь забыть привычные для вас условности. Мы находимся сейчас отнюдь не в высшем обществе викторианской эпохи. Вы не можете рассуждать и вести себя здесь так, как прежде на Земле. Возьмите, хотя бы только одну вещь — одежду, которую носили женщины в ваше время в Англии. Она скрывала их тела от шеи до щиколоток — так что зрелище обнаженного женского колена казалось волнующе сексуальным откровением. Однако сейчас вы, похоже, не испытываете смущения от своей наготы. Вы держитесь так достойно и уверенно, словно на вас одеяние монахини.
— Мне совсем не нравится отсутствие одежды, — сказала Алиса Харгривс. — Но почему я должна ощущать стыд? Там, где все нагие, никто не наг. Только так нужно воспринимать ситуацию, в которой мы оказались. И если бы какой-нибудь ангел одарил меня самым роскошным нарядом, я бы его не надела.
Иначе я нарушила бы стиль, присущий нашему окружению. К тому же у меня неплохая фигура. Если не это, я, возможно, страдала бы больше.
Мужчины рассмеялись; потом Фригейт произнес:
— Вы — фантастическая женщина, Алиса. Несомненно так. Кстати, могу ли я называть вас Алисой? Миссис Харгривс звучит слишком официально в нашем положении.
Алиса не ответила ничего; склонив голову, она отошла от мужчин и скрылась за огромным деревом.
Бартон проводил ее взглядом и повернулся к Фригейту.
— Нам нужно что-то предпринять, чтобы справиться с санитарной проблемой — причем в самое ближайшее время. Значит, кому-то придется принимать решения в области охраны здоровья людей и обладать властью, чтобы проводить их в жизнь. Как вы думаете, сколько потребуется времени для формирования законодательных, судебных и исполнительных органов, способных вывести общество из нынешнего состояния анархии?
Фригейт пожал плечами:
— У нас есть более неотложные проблемы. Например — что нам делать с этим мертвецом?
Бартон с сомнением посмотрел на него. Лицо американца еще сохраняло бледность и выглядел он немногим бодрее, чем в тот момент, когда Казз вонзил нож в мертвое тело.
— Я уверен, что дубленая человеческая кожа или кишки — после надлежащей обработки, конечно — подойдут для изготовления веревок и ремней гораздо лучше травы. Я собираюсь вырезать несколько полос. Не хотите ли мне помочь?
Только шелест листьев нарушил тишину. Легкий ветерок приятно холодил кожу, нагретую палящими лучами солнца. Не было слышно ни птичьих трелей, ни жужжания насекомых. Внезапно раздался детский крик, потом послышался голос Алисы; бегущая фигурка Гвиневры мелькнула среди деревьев.
— Я попытаюсь, — ответил, наконец, Фригейт. — Но не уверен, что окажусь вам полезным. Пожалуй, для одного дня впечатлений будет многовато...
— Поступайте, как знаете, — сказал Бартон. — Но тот, кто мне сейчас поможет, первым получит кожу. Вам, пожалуй, пригодится кожаный ремешок, чтобы привязать топор к рукояти?
Фригейт тяжко вздохнул и произнес:
— Я иду.
Казз все еще сидел на корточках возле трупа, держа в одной руке кусок мяса, а в другой — окровавленный каменный нож. Увидев Бартона, он ухмыльнулся, растянув покрытые запекшейся кровью губы, и протянул ему остаток печени. Бартон покачал головой и показал на нож. Остальные — Галеацци, Бронтич, Мария Туцци, Филиппо Рокко, Роза Налини, Катарина Капоне, Фьеренца Фиорри, Бабич и Джунта — удалились, чтобы не видеть этой омерзительной сцены. Они укрылись за толстым стволом огромной сосны и тихо переговаривались о чем-то по-итальянски.
Бартон опустился на колени рядом с телом, вонзил кончик ножа в правую голень и провел разрез до ключицы. Фригейт стоял рядом с ним. Он еще больше побледнел, тело его сотрясала дрожь, но американец держал себя в руках. Наконец, Бартону удалось отделить две длинные полосы кожи.
— Ну что? Теперь попробуете вы? — спросил он и перевернул тело на бок, так, чтобы можно было снять кожу со спины. Фригейт взял нож, с кончика которого капала кровь, и, стуча зубами, принялся за работу.
— Не так глубоко, — сказал ему Бартон. И через мгновение добавил: — А теперь у вас получился слишком неглубокий разрез. Ну-ка, дайте мне нож. Смотрите!
— У меня был сосед, который частенько подвешивал кроликов за своим гаражом, а потом выпускал им кишки. Как-то я наблюдал за ним. И одного раза оказалось достаточно.
— Нельзя быть таким привередливым, — сказал Бартон. — Мы очутились в первобытном, примитивном мире. Придется приспосабливаться к новому окружению, нравится нам это или нет.
Бронтич, высокий, жилистый словенец, который был раньше управляющим гостиницей, подбежал к ним.
— Мы нашли еще один камень, похожий на гриб! Ярдах в сорока отсюда. Он находится там, за деревьями, в ложбине.
Наслаждение, с которым Бартон поучал Фригейта, внезапно изчезло. Ему стало жаль парня.
