— С вами трудно иметь дело, — вздохнул Сэм. — Должно быть, вы наполовину немец, а не голландец — так вы упрямы.
— Если ваш процесс мышления типичен для белого человека, тогда я рад, что являюсь наполовину зулусом, — отпарировал инженер.
— Не обижайтесь, — сказал Сэм. — И примите мои поздравления относительно ружья. Может быть, назовем его «Ван Бум — Марк 1»? Что вы на это скажете?
— Я не хочу присваивать свое имя этой хлопушке, — заявил инженер. — Так и быть, я сделаю вам две сотни ружей. Но я хотел бы изготовить улучшенную модель — «Марк 2».
— Дайте нам вначале две сотни ружей, а потом мы займемся и «Марком 2», — сказал Сэм. — В погоне за совершенным оружием мы можем оказаться вообще без него в нужный момент. Кроме того...
Он принялся толковать о новой модели ружья. У него была страсть к механическим приспособлениям. На Земле он постоянно выдумывал подобные вещи, надеясь, что они сделают его богатым. Кроме того, там была еще типографская машина Пайга, в которой он топил — и, наконец, утопил — все свои доходы, полученные от книг.
Сэм вспомнил об этом типографском монстре, который довел его до банкротства. Затем ему в голову пришла мысль, что Пайг и Ван Бум были людьми одного сорта; это повергло его в состояние легкой паники.
Следующим поводом для недовольства Ван Бума стала их воздушная машина, аэроплан АМР-1. Не обращая внимания на раздраженного инженера, Сэм двинулся со своей свитой к ангару, расположенному на равнине в миле от его дома. Машина еще не была закончена; на первый взгляд не верилось, что она когда-нибудь сможет летать.
— Она похожа на аэропланы, которые строились в 1910 году, — сказал фон Ритгофен. — Боюсь, что мне будет сильно дуть в поясницу, когда я усядусь в пилотское кресло. Но главное — способен ли наш двигатель на древесном спирте поднять ее в воздух?
Фон Ритгофен надеялся, что первый полет состоится через три недели. Он показал Сэму крепления для ракетных снарядов, которые предполагалось подвесить под крыльями.
— Аэроплан сможет нести шесть небольших ракет, но основное его назначение — разведка. Против ветра из этого двигателя не выжать больше сорока миль в час. Но все же, надеюсь, машина сможет летать.
Сэма огорчало, что аэроплан был одноместным. Ему хотелось подняться в воздух — первый раз в его второй жизни. Фон Ритгофен обещал, что следующая модель сможет поднять двух человек и что Сэм станет его первым пассажиром.
Обход завершился на малой верфи, расположенной на полпути между ангаром и жилищем Сэма. Окруженный подпорками из сосновых бревен, экипаж производил внушительное впечатление. «Огненный Дракон» являлся прототипом судна-амфибии, предназначенного для транспортировки на большом корабле. Это была превосходная машина, сделанная из алюминия, тридцати двух футов длиной, с колесами и тремя боевыми башенками на верхней палубе. Двигатель вездехода работал на древесном спирте; он мог оперировать как на суше, так и на воде, нести команду из одиннадцати человек и был, по мнению Сэма, практически неуязвим.
Сэм погладил ладонью холодный серый корпус и сказал:
— Почему должны мы беспокоиться из-за каких-то лучников? Одна эта штука способна сокрушить целое королевство! Что можно противопоставить ее орудиям?
Как всегда, обход поднял его настроение. Правда, разработка чертежей большого корабля еще только началась. Но это — дело времени. Прежде всего необходимо, чтобы страна и его заводы были хорошо защищены. Он довольно потер руки и закурил новую сигару, выпуская клубы густого дыма.
И тут он увидел Ливи.
Его возлюбленную Ливи, тяжко болевшую много лет и, наконец, умершую в Италии в 1904 году.
Восставшую к жизни, в цвете молодости и красоты... но, увы, принадлежавшую не ему.
Она приближалась к Сэму, держа в руке свою чашу, одетая в белую юбку, доходившую до середины бедер; ее грудь охватывал полупрозрачный шарф. У Ливи была прекрасная фигура и длинные стройные ноги. Ее высокий лоб отливал нежной белизной. Ее огромные глаза сияли. Ее губы были пухлыми и красиво очерченными, ее улыбка притягивала, полная тайны. Темные волосы струились по плечам и спине, за ушком алел огромный, похожий на розу цветок.
Сэм почувствовал, что его сердце забилось в груди подобно колоколу.
Плавно покачиваясь, Ливи шла к нему, ее груди подрагивали под прозрачной тканью. И это была его жена, его скромница Ливи, которая носила длинные платья, скрывающие ее тело от шеи до лодыжек! Она никогда не раздевалась перед ним при свете. Теперь же она напоминала Сэму полуобнаженных женщин Полинезии.
Ливи получила пуританское воспитание, но это не изуродовало ее. На Земле она научилась пить (ей очень нравилось пиво), даже курила одно время, и она стала неверующей — или, по крайней мере, сомневающейся. Она даже терпела его постоянную воркотню и ругань, если только дочерей не было поблизости. Обвинения, что она подвергала строгой проверке его книги и выхолащивала их, не соответствовали действительности. Наиболее суровым цензором новых вещей был он сам.
Да, Ливи хорошо адаптировалась тут.
Даже слишком хорошо. После его двадцатилетнего отсутствия она влюбилась в Сирано де Бержерака. И, к своему смущению, Сэм чувствовал, что этот необузданный француз пробудил в ней что-то такое, что мог бы пробудить он сам, если бы постоянно не сдерживал себя. Но после долгих лет на Реке и частого употребления Жвачки Сновидений от его былой сдержанности осталось немногое.
Однако было слишком поздно.
Если бы Сирано покинул ее...
— Хелло, Сэм, — сказала она на английском. — Прекрасный день, не правда ли?
— Здесь прекрасен каждый день, — с усилием ответил он. — Если ты собираешься говорить только о погоде, то лучше оставь меня в покое!
Она очаровательно засмеялась,
— Пойдем со мной к грейлстоуну, — сказала она. — Наступает время для ленча.
Каждый день он давал себе клятву не приближаться к ней. И каждый день он искал повода очутиться вблизи нее.
— Как поживает Сирано? — спросил он.
— О, он счастлив! Наконец-то он получил свою шпагу. Билдрон, оружейник, обещал, что первый клинок сделает для него — после тебя, Сэм, и других членов Совета, разумеется. Сирано уже почти примирился с тем, что никогда снова не будет держать в руках стальной меч. Потом он услышал об этом метеорите и пошел сюда. И вот величайший фехтовальщик мира имеет шанс доказать всем, что его репутация не была преувеличенной — как ожидали некоторые неверящие.
— Ну, Ливи, — сказал он, — я не утверждал, что люди лгут относительно его репутации. Я только говорил, что они, возможно, немного перегибают палку. Я до сих пор не верю в эту историю — когда он один разогнал две сотни солдат.
— Сражение в Порт-де-Несл было правдой! И там не было двух сотен! Ты сам сочинил это, Сэм! На него напала толпа головорезов — сотня, или около того. Даже если бы их было только двадцать пять, это правда, что Сирано разогнал мерзавцев, чтобы спасти своего друга, Шевалье дел Лигнера. Он убил двоих, ранил семерых, а остальные убежали. Клянусь богом, что это правда!
— Я не хочу затевать споры о достоверности подвигов твоего мужа, — сказал Сэм. — Или по любому другому поводу. Я предпочел бы поговорить о чем-нибудь веселом; вспомни, как мы шутили и проказничали — раньше, чем ты заболела.
Она внезапно остановилась. Ее лицо стало мрачным.
— Я знаю, что ты возненавидел меня из-за этой болезни, Сэм.
— Нет, это не так, — мягко сказал он. — Полагаю, что чувствовал себя виноватым — ведь ты была больна, а я — здоров. Но я никогда не смог бы возненавидеть тебя. Если я могу кого-либо ненавидеть, то только себя самого.
— Извини, я не хотела сказать, что ты стал ненавидеть меня. Но моя болезнь была тебе в тягость, и
