Зайти к Вадиму, выбрав путь окольный, Пока что на правах подруги школьной, А не по праву тайного родства. Оделась хоть и скромно, но прилично. На этот раз Она была практична. При встрече рек На берегу крутом Гордеевых стоял высокий дом. Не бредя каменными городами, Их дом стоял еще со старины, Когда Гордеевы и Кузьмины Дружили семьями или домами. С кедровыми венцами Дом крестовый До сей поры глядел Почти как новый. И берег, И река напротив дома Наташе были с детских лет знакомы. Не зная ни заботы, ни тоски, Они в реке купались, Внешне кроткой, В гордеевской переплывали лодке На золотые свейные пески. Ах, детство, как ты далеко-далече! Когда глупы мы, Жить намного легче. Где две реки В одну соединились, Там воды цветом надвое делились. Наташе стало странно, как она Той разницы тогда не углядела: Река же половиной голубела, А половиною была темна. Душою смутной постигая что-то, Она вошла В тесовые ворота. Уже в дому, Ухоженном на диво, Она застала только мать Вадима, В заботе разбиравшую белье. Та увидала гостью и запела: — Как выросла да как похорошела! — И принялась усаживать ее, Украдкой пряча в уголок косынки Две тайно Недоплаканных слезинки. По тем слезам Наташе ясно стало: И здесь ее мамаша побывала. Жестокая в стремлении своем, Она почти что — не почти, а точно — Сравнялась в дипломатии челночной С американским госсекретарем, Но Тимофевны редкие задатки Не принесли Желаемой разрядки, И все-таки она, Как дипломат, Уже имела некий результат. Ее переговоры, то есть ссоры, Неумолимо привели к тому, Что в этот день В гордеевском дому К отъезду сына началися сборы, А сам он, пережив однажды страхи, Сойтись с ней снова Не нашел отваги. «Все для меня!» — Вадима был девиз, Родителям же этот эгоизм Сначала не казался трудной ношей: «Все для него, а значит, и для нас!» Но, как и у других, им от проказ Единоличника жилось все горше. Родить второго не хватает сметки, То и страдают Семьи-однодетки. Отец сердился, Но хитрюга-мать Грехи сынка умела прикрывать. Вот и теперь, колючим взглядом глядя,
