В любви я самолюбья не скрывал, Но женщина, как ни дурна собою, В моих глазах не может быть плохою, Коль я ее хоть раз поцеловал. Прошу учесть, что ни к добру, ни к худу Имен я женских Называть не буду. История любви, Почти былинной, Стажеру показалась длинной-длинной, Но страстную не прерывал он речь, В душе благословляя случай этот, Родивший, как он думал, новый метод: Сначала удлинить, потом отсечь. Жуан, казалось, нес И все заметней Какие-то мистические бредни. Стажер все слушал, А когда дослушал, Еще одну ошибку обнаружил: «Что отпустил Вадима, это срам!» Боясь огласки, Тот, как мать велела Не возбуждать против Жуана дела, Спеша уехать, показал, что сам В случайной драке, будучи не старым, Ответил на удар Своим ударом. Суд близился. Ни при какой беде Я прежде не участвовал в суде, Хоть равнодушных и судил стихами, Оспаривал трусливый тезис их: Мол, не корите никогда других, Да некоримы будете и сами. Мне, осуждавшему ненарочито, На этот раз Милей была защита. Должно быть, потому В момент потребный, Когда назначен был процесс судебный Определен и день, и время дня, Когда об этом цех предупредили, На цеховом собранье утвердили Общественным защитником меня. Все знали, что годами, а не днями Мы были закадычными друзьями. О, русские слова, В них свет и тьма, Их родила История сама, Доверила с конями русским людям, Чтобы во многих смыслах не блуждать: Как, например, «судить» и «рассуждать», И «рассудить»… Да мы все время судим! Но слово «суд» при всяком разговоре Уже томит предощущеньем горя. Лишь только я ступил В судейский зал, Так силу слова этого познал. Жуан сидел в особой загородке, А около стояли с двух сторон Два стража, представляющих закон, Хоть вид его был виновато кроткий. На перегляд, возникший между нами, Глаза прикрыл он И развел руками. Он ждал кого-то, Улыбнулся нервно, Когда явилась Марфа Тимофевна. — Жуан, родной мой! — и не без вины К нему метнулась всей телесной мощыо. — Гражданка, не положено! — Я — теща! — Доставлен не на тещины блины.— И Марфа Тимофевна, не переча, Перед законом Опустила плечи. Зал заполняли. Глядя напряженно, Переговаривались приглушенно, Вздыхали, как вздыхали бы кругом Перед началом скорбной панихиды. Возникло личико Аделаиды, Ушко мелькнуло нежным крендельком.
