Воля к истине - по ту сторону знания, власти и сексуальности_

события нашей не столь давней истории.

_________

8) Но и оно, по всей видимости, казалось Фуко впоследствии невероятно затянувшимся: разным собеседникам в разное время он называл разные сроки своего членства- три месяца, шесть, восемнадцать,- но всегда меньше, чем на самом деле.

 Фуко же заставляет нас искать смысл этих слов - 'поиск совершенно другого' - внутри совершенно других координат. В случае Фуко это не дань возрасту, темпераменту или сложившимся обстоятельсвам - это пульс, отмеряющий такты и расставляющий вехи на пути. На пути, где 'жизнь' и 'творчество' нельзя разделить, не потеряв, быть может, самого существенного, о чем - и слова Ницше, вынесенные в эпиграф, слова самого Фуко из 'Введения' к Использованию удовольствий: 'В жизни бывают моменты, когда, чтобы продолжать смотреть или размышлять, нельзя не попытаться узнать, можно ли мыслить иначе, чем мыслишь, и воспринимать иначе, чем видишь' (наст. сб., с.278). Сказанные Фуко о последних годах, эти слова могут быть отнесены ко всей его жизни. Больше того, в применении как раз к началу его пути мысль эта должна быть только усилена: невозможность 'мыслить' или 'видеть' стояла там под вопросом, но самая возможность жить.

* * *

Здоровье и болезненность,будем осторожны.

Ницше

Сказать, что студенческие годы были для Фуко сложными,- значит не сказать ничего. Сам он говорил о них как о 'порой невыносимых'. Знавшие его в эти годы вспоминают о нем как о 'болезненного вида юноше', очень одиноком и даже 'диковатом'. Ему так и не удается привыкнуть к студенческим формам общежития. Его отношения с другими очень непростые и часто конфликтные. Он ведет себя чрезвычайно агрессивно, постоянно высмеивает своих однокашников и задирает их, провоцируя ссоры. Он знает о своей исключительности и не упускает случая ее продемонстрировать. Понятное дело, скоро его начинают ненавидеть и считать чуть ли не сумасшедшим. В 1948 году к его странным выходкам добавляются неоднократные серьезные попытки, а также инсценировки самоубийства, в это же время происходит и первый контакт Фуко с психиатрической институцией. Он попадает уже на прием к психиатру, однако от госпитализации в психиатрическую больницу его решительно отговаривает имевший подобный опыт Альтюссер⁹. Последовав этому совету, Фуко справляется с ситуацией сам. Морис Пенге, близко знавший его с начала 50-х годов, пишет в своих воспоминаниях, что в 1953 году Фуко производил уже 'впечатление человека, находящегося в полном согласии с самим собой' (Le Debat, p. 125).

Какое значение следует придавать этому эпизоду? Что это: факт личной биографии Фуко, не имеющий отношения к его занятиям философией? Или, напротив, - некая изначальная ситуация, которую он 'пере-живал' и 'из-живал' всю жизнь - ив том числе, быть может, в форме самого своего философствования? Весь последующий путь Фуко как мыслителя говорит: ни то ни другое. Между стыдливым нежеланием замечать интимно-жизненную сторону дела и разоблачительными психологическими реконструкциями - между Сциллой имманентного рационализма и Харибдой психологизма, по большей части психоаналитического толка, - и колеблются, ныне уже многочисленные, интерпретации творчества Фуко¹⁰. Удержим свое понимание в той точке, где нераздельность его 'жизни' и его 'творчества' очевидна, вопрос лишь в том, в какой форме эту связь мыслить и артикулировать.

________

9 По воспоминаниям людей, которые хорошо знали Фуко в те годы, а также по свидетельству врача Школы, эти расстройства психологического равновесия были связаны в первую очередь с его гомосексуальностью - 'очень плохо переживаемой и очень плохо переносимой' (Eribon, р.44).

10 'По матери он происходил из семьи врачей, его отец был хирургом в Пуатье: возможно, побуждением для него в его поисках была потребность на этом окольном пути проработать эдиповские чувства? Болезнь, безумие, трансгрессия, дисциплина, наказание, сексуальность: в форме строжайшей объективности его творчество говорит лишь об экзистенции и в первую очередь о том, что ему самому довелось пережить.' Это интерпретация уже упоминавшегося Мориса Пенге (Le Debat, р.124). Несостоятельность претензии подобного рода интерпретаций на последнюю истину о творчестве и о человеке как творце, или 'авторе', ясна сегодня и для самих психоаналитиков, во всяком случае - для некоторых из них. Уже Юнг, обсуждая возможности и ограничения психологического, в частности психоаналитического подхода к творчеству (ближайшим образом художественному, но то же самое, как подчеркивал он, в равной мере относится и к сферам философии и религии), решительно настаивал на необходимости различать в человеке искусства, в художнике (но также - ив мистике, и в философе) того, кем он выступает в своей обыденной жизни, где он часто может ничем не отличаться от других людей или даже, словами поэта, 'меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он', где он может быть таким же несвободным по отношению к своим непроработанным психологическим проблемам и 'комплексам',- и собственно художника, или 'автора', в нем. Полноценное понимание творчества не может быть достигнуто применением расхожих психоаналитических 'отмычек', найденных при работе с человеком, взятым вне творчества, через редукцию художника к неким - якобы универсальным - абстрактным построениям, полученным на психоаналитической кушетке. Понимание того, что текст, безразлично художественный или философский, 'есть нечто такое, в лоне чего впервые рождается и автор этого текста как личность и как живой человек, а не предшествует как злой' или 'добрый' дядя своему посланию', как, впрочем, и того, что 'до текста не существует и никакого послания, с которым писатель мог бы обратиться к читателям',- понимание этого, столь ясно выраженное в приведенных словах Мераба Мамардашвили (Мамардашвили, с. 158), с особой несомненностью утвердилось в современной философии.

 Прежде всего - чтобы не упрощать ее, чтобы не выводить теоретические интересы Фуко-философа из его 'психологических проблем' и не сводить обсуждавшуюся им проблематику непосредственно к событиям, пусть и драматическим, его жизни. Чтобы держаться ясной и простой, но все время ускользающей мысли: сумасшедших и гомосексуалистов много, а Ницше и Фуко при этом - по одному¹¹. Важно не то само по себе, что с человеком происходит, но то, как он это понимает и что ему с этим - или по поводу и поверх этого - удается сделать. Важно не то, какой болезнью болен человек,но 'кто болен, кто безумен, кто поражен эпилепсией или разбит параличом' (Томас Манн, т. 10, с.38).

__________

11 Парафраз реплики, которой Сартр отвечал вульгарным марксистам: 'Поль Валери - мелкий буржуа, это так, но не всякий мелкий буржуа- Поль Валери' (Eribon, р.45).

Позволим себе не следовать здесь за биографом Фуко Дидье Эрибоном, предлагающим видеть в эпизодах молодости нашего героя своего рода 'изначальные опыты', те точки, 'где зародился некий интеллектуальный проект' (Eribon, р.45), но послушаем, что говорит сам Фуко в одной из бесед с ним ('Так важно ли мыслить?') в 1981 году: 'Каждый раз, когда я пытался проделать ту или иную теоретическую работу, это происходило из элементов моего собственного опыта, всегда находилось в соотношении с процессами, которые, насколько я видел, развертывались вокруг меня. Именно потому, что, как мне казалось, я распознавал в вещах, которые я видел, в институциях, с которыми имел дело, в моих отношениях с другими - трещины, глухие толчки, разные дисфункции, -именно поэтому я и принимался за