Барб приходит в десять. Почти час уходит у нас на любовь — отчаянную, восхитительную, всю из переплетений.
Барб не вскакивает и не начинает сразу одеваться. Проходит немало времени, прежде чем я, накинув что-то на себя, иду провожать ее до двери. Но вместо того чтобы уйти, она садится на мой диван. Мой — без спящих на нем мальчиков, ведь у Леонарда теперь своя собственная спальня.
Барб спрашивает, нет ли у меня чая без кофеина. Если она сейчас выпьет что-нибудь с кофеином, то не уснет потом всю ночь. Я ставлю чайник и сажусь рядом с ней.
Что происходит? Прежде такого не бывало.
— Результаты опроса еще ничего не значат, — говорит Барб. — Еще слишком рано. Многие из кандидатов, кто потом выигрывал выборы, начинали так себе.
— Что касается выборов, я полный профан. Но я согласен: еще слишком рано делать выводы.
— Ну? Что изменилось с нашего последнего свидания?
— Извини. Что ты имеешь в виду?
— Что ты делал все это время?
— А-а. Ну да.
Только сейчас до меня дошло, что происходит. Какой я тупой! Она задержалась, чтобы поговорить со мной, узнать, что новенького в моей жизни. Другими словами, мой упрек, высказанный во время ссоры, не остался без ответа. Значит, он задел ее за живое. А я-то считал, она пропустила его мимо ушей.
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
— Докладываю. Мы переселили Леонарда в новую комнату. Арендовали офис в центре города. Мой дом уже мал нам. Кэхилл купил на аукционе обанкротившейся фирмы кучу нового оборудования. Что еще? Ах да. Мы с Леонардом были у врача. Обследовали ему глаза.
Свистит чайник.
Иду на кухню и завариваю травяной чай. Интересно, покрепче ей или послабее? И с чем она его пьет? С медом? С сахаром? Я даже расстроился. Надо бы спросить открытым текстом.
На диване Барб нет. В ванной на первом этаже свет не горит. Поднимаюсь по лестнице. В спальне никого.
Спустившись вниз, вижу, что дверь в комнату Леонарда приоткрыта. Осторожно подкрадываюсь и заглядываю внутрь.
Темно. Леонард спит, Барб стоит у его кровати — спиной ко мне. Чувствую себя непрошеным свидетелем. Что бы здесь ни происходило, это не для моих глаз. Поспешно ретируюсь на кухню, ставлю на поднос чашку с чаем, банку с медом, кладу на блюдце ложку — пусть Барб сама выберет, что ей нужно.
Она сидит на диване как ни в чем не бывало.
— Спасибо. — Она прижимается ко мне. — Пусть заварится как следует.
Я обнимаю ее за талию.
— Ну и что сказал окулист? — интересуется Барб.
— Тебе подробную версию или краткую?
— Суть.
— У него заболевание глаз, которое иногда встречается у недоношенных детей. Есть эффективные методы лечения, но это очень дорого. Требуется либо куча денег, либо хорошая страховка. При доходах Перл об этом и речи быть не могло. На данный момент у него на сетчатке развивается рубцовый процесс. Ему необходима криотерапия, после чего глазное яблоко обвязывают силиконовой лентой, чтобы изменить его форму. Иначе может произойти тотальное отслоение сетчатки. Даже если в детстве со зрением у него не произойдет ничего страшного, в подростковом возрасте глаза будут увеличиваться, рубцовое натяжение усилится и начнется процесс отслоения. Без срочного врачебного вмешательства он может ослепнуть.
Мы молчим. Она поглаживает меня по груди.
— Я начинаю понимать твою точку зрения, — говорю я. — Насчет непосильной ноши.
— Ты сделал свой выбор. Никуда теперь не денешься. Придется постараться. Есть надежда, что он останется с тобой навсегда? Ты собираешься официально усыновить его?
Я уже обсуждал этот вопрос с социальным работником. Оказалось, данный департамент предпочитает для усыновления семьи, где оба родителя в наличии. И если на горизонте появится приличная семья с отцом и матерью… Но не всем детям так везет. В общем, поживем — увидим.
— Если мне позволят.
— Значит, орел или решка. Или ты, или чужие дядя и тетя.
— Может, мне не следует об этом спрашивать, но уж очень хочется. Что ты сейчас делала у Леонарда в комнате?
Молчание. Конечно, Барб неприятно, что я видел ее у Леонарда. Зря я об этом спросил.
— Я просила у него прощения, — наконец отвечает она.
Все-таки у нас с Барб много общего. Я тоже пережил самые высокие минуты, когда Леонард спал.
Когда она ушла, я прошел в комнату к Леонарду и сел на краешек кровати.
Что делать, если его усыновит кто-то другой? Если приемные родители люди солидные и при деньгах, чудесно. Они смогут оплатить лечение. А если нет? Тогда остаюсь только я. Я ведь обещал ему, что сделаю все, только бы он не ослеп. Это во-первых. А во-вторых, сама мысль о том, что Леонард будет жить с кем-то другим, причиняет мне боль.
— Как я рад, что Барб вернулась, — бормочу я. — Но ты ведь и сам заметил, что я не сделал тебя предметом торга. И никогда не сделаю.
Ну это уже чересчур. Так нечестно. Утром за завтраком я обязательно скажу ему, что буду любить его вечно, что не дам ему ослепнуть и никогда он не будет для меня предметом торга.
Пусть мальчик услышит все это наяву, когда проснется. Он заслужил.
ЛЕОНАРД, 17/18 лет
Предполетная проверка
Проезд, ведущий к дому моих приемных родителей. Близится особый момент. Осталось ровно три минуты. Сейчас без трех минут полночь. Как только пробьют часы, мне исполнится восемнадцать и я сам буду нести ответственность за себя и за свои поступки. Никто не будет за меня решать, где мне жить и что делать. Еще каких-то три минуты — и все.
Сегодня яркая, полная луна. Я сижу у своего дельтаплана. Он в полной готовности. Жду не дождусь, когда стану сам себе хозяин. Я люблю своих приемных родителей. Честное слово. Но я не их собственность, да и они не Перл. И не Митч. И не я сам.
Грузовичок Джейка мне удалось подогнать почти к самому дельтаплану. И теперь вся компания — грузовичок, дельтаплан и я — замерла в ожидании.
На этой машине Джейк разъезжает по стройплощадкам. Всю ее длину, от бампера до бампера, занимает металлический стеллаж. Даже над кабиной нависает. Можно перевозить всякие длинномерные грузы. Доски, например. Или дельтапланы. Только придется обернуть мой планер брезентом, я специально припас кусок побольше. Ведь как бы крепко я ни привязал свой летательный аппарат и как бы медленно ни ехал, всегда есть опасность, что случайный порыв ветра поднимет его в воздух вместе с грузовиком. Конечно, вряд ли мы далеко улетим. А вот с дороги сбросит за милую душу.
Ну вот. Время. Я сам себе господин.
На удивление легко поднимаю дельтаплан и ставлю его сверху на стеллаж крыльями вдоль бортов машины. Крылья свисают со страшной силой. Выходят за габарит и спереди, и сзади. Правда, на улицах ночью более-менее пусто. А вот если меня прихватит на шоссе дорожная полиция, все мое предприятие накроется.
Будем надеяться, до этого не дойдет.
Набрасываю на дельтаплан брезент, хорошенько затягиваю веревки и привязываю во всех мыслимых точках. К переднему бамперу, к заднему бамперу, к шасси. Еще надо постараться, чтобы ветер обдувал всю
