Мона решает сменить тему.
— Митч, он становится таким безрассудным. Он зациклился на своей теории насчет Перл, но доказать ничего не может. Понимаешь, в чем опасность? Чтобы узнать наверняка, надо умереть. И я чувствую, что он все ближе и ближе подходит к опасной черте. Поговори с ним, Митч. Пожалуйста. Меня он не слушает.
Меня он тоже не слушает, но я помалкиваю насчет этого.
— На какой это теории он зациклился?
— Ты сам знаешь.
— Знал бы — не спрашивал.
— Он постоянно думает о смерти… те, кто прошел через это, утверждают, что свет в конце тоннеля затягивает. И Леонард считает, что все это правда, только по его теории выходит еще, что смерть… ну… необязательна.
— Необязательна? — спрашиваю. Вот дурость-то. И звучит по-дурацки.
— Вот именно, — кивает Мона. Под глазами у нее темные круги. — Он полагает, что можно вернуться. Или остаться — надо лишь захотеть. Рядом с человеком, живущим на земле. Он уверен, что именно так Перл и поступила с ним.
Хочу ее спросить, что она сама думает по этому поводу, и не спрашиваю. К чему?
— Вечная любовь. — Вот и все, что я изрекаю.
На эту тему мы с Леонардом беседуем часто. Он с пятилетнего возраста просвещает меня насчет этой самой вечной любви. Ученик из меня тупой. Но у Леонарда бездна терпения.
Лицо Моны проясняется, будто мы нашли общий язык. Поняли, что все уразумели.
А у меня внутри все сжимается при одной мысли о том, что Леонарду не терпится проверить свою теорию на практике.
— Ладно, — выдавливаю я через силу. — Давай предположим худшее. Самое страшное. — Язык у меня не поворачивается дать более четкое определение. — Кого именно Леонард собирается окружить вечной любовью?
Мона таращит глаза. Дескать, сам, что ли, не знаешь? Наверное, ей очень неловко отвечать на мой вопрос. И больно. Ей бы самой очень хотелось. Но выбор пал не на нее.
Она отводит взгляд.
— Тебя, конечно.
Делаю отчаянные попытки проглотить неподъемную глыбу информации.
А Мона продолжает:
— Поговори с ним, Митч.
Тут мой безнадежный идиотизм внезапно вылезает на свет божий, словно шило из мешка.
Я соглашаюсь.
Леонард живет со своими приемными родителями, Джейком и Моной. По его словам, меня они ему никогда не заменят. У них много детишек, и все приемные. Целых одиннадцать штук. Кое у кого из них не все в порядке со здоровьем, так что плохое зрение Леонарда и его астма в свое время никого не испугали. Да я, в общем, и не надеялся, что испугают. Я только рассчитывал, что никто его у меня не заберет и он будет жить со мной. Но тут на нашем пути возникла эта семейка благодетелей человечества. Относительно них у нас с Леонардом за последние десять лет выработалось полное взаимопонимание. Мы притворяемся, что Леонард — сын своих приемных родителей, а они разрешают мне навещать его. Мы оба знаем правду, но не звоним о ней на всех углах, и да будет так.
Мы с ним принадлежим друг другу.
Хоть в этом отношении Перл выказала некоторую мудрость.
Леонард обретался в семейном гараже, как и сказала Мона. Сооружал дельтаплан. Про него и про татуировку я тоже узнал от Моны.
Как мастерить дельтапланы, Леонард узнал из Интернета. Джейк потом полазил по всяким дискуссионным форумам, хотел выяснить, кто что думает насчет дельтапланов домашней сборки. Общее мнение было в целом отрицательное. Но вот Леонард, а вот дельтаплан — почти готовый. Из алюминиевых трубок, шпилек, болтов, кусков нейлоновой сетки и полипропиленового волокна.
Джейк провел изыскания на предмет, может, у кого все получилось. Оказалось, ни у кого. На данный момент все умельцы уже в могиле. Еще у Джейка сложилось впечатление, что если очень хочешь покончить счеты с жизнью, то дельтаплан как-то и ни к чему. Джейк надеется, что это у них на дискуссионных форумах юмор такой. Только, сдается, основан-то этот юмор на реальных фактах.
Леонард стоит ко мне спиной, такой маленький и тощий, похожий на монашка со своей бритой головой. Из-под выреза футболки выглядывает кусок татуировки — вертикаль креста. Татуировка детально прорисована — видно даже, что дерево, из которого сооружен крест, неструганое. Насчет татуировки я еще не определился, но мне очень хочется увидеть ее всю целиком.
На Леонарде его обычная одежда: джинсы и белая футболка. Белое контрастирует с цветом его кожи, в котором есть что-то чарующее. Это цвет кофе пополам с молоком, именно такой я пью. Задний карман джинсов выпирает — ингалятор. Луч света, проникающий сквозь окошко в крыше, придает фигуре Леонарда нечто неземное. Я и сам порой думаю, что он — избранный. И этот хренов свет… хочешь не хочешь, уверуешь.
Этот же луч высвечивает причудливый серебристый скелет еще не готового дельтаплана, по длине мало уступающий самому гаражу. Настоящее святилище, право слово.
Я стараюсь настроить себя на категорическое несогласие. С Леонардом у меня всегда так: вхожу наставником, выхожу единомышленником. Ведь при ближайшем рассмотрении все, что бы он ни делал, представляется мне истиной.
Мне хочется еще немного постоять в молчании и полюбоваться на него, но тут встревает Глюк — Леонардов пес, — дворняга дворнягой, бурого оттенка уродец с жесткой шерстью. Чем-то он смахивает на ирландского волкодава, хотя аристократизм тут и не ночевал. Глюк стучит хвостом — и мое присутствие раскрыто.
Леонард оборачивается:
— Митч.
Имя мое он всегда выговаривает так, будто заждался меня.
— Леонард, — отвечаю я, словно во сне подхожу к нему и хлопаю по плечу.
— Тебя Мона прислала, — говорит он. — Правда?
— И что в этом плохого?
Леонард фыркает:
— С тобой все ясно.
Мокрый нос Глюка тычется мне в ладонь.
— Поставь себя на место Моны хоть на минуточку. О чем ты только думаешь, Леонард?
Он закидывает голову и закрывает глаза. Луч света падает прямо на него. По реакции Леонарда вижу, что задал серьезный вопрос. Не знаю даже, понимает ли он значение слова «риторический». Во всяком случае, он готовится дать мне серьезный ответ, в полном соответствии с вопросом.
— Знаешь, — глаза у Леонарда по-прежнему закрыты, словно он молится, — я все думаю о Перл. А незадолго до твоего прихода я думал о тебе. И о своих глазах. В следующий раз, когда увижу Митча, надо будет поблагодарить его за глаза. Вот о чем я думал.
— За это не надо меня больше благодарить.
— Это почему еще? Глаза для меня — насущная необходимость. Что еще тебе сказала Мона?
— Про татуировку.
— Они же практически безопасные.
— Ну, не совсем. Ты уверен, что иглы были стерильные?
— Абсолютно. Хочешь посмотреть?
Еще спрашивает. Такой вот я псих. Хотя Мона описала мне татуировку во всех подробностях.
Тут в гараж влетает одна из его многочисленных приемных сестер. Ей лет десять-одиннадцать. Нескладная коренастая девчушка боготворит Леонарда, как, впрочем, и все вокруг. Все, кому нужна любовь,
