себе спокойно в уголке и постепенно плесневел. Через несколько дней зелёного выпустили, а тюремщик обнаружил кусок сыра, который уже дошёл до кондиции. Поскольку надзирателей, как и заключенных, кормят не шибко, тот не побрезговал заплесневевшим продуктом. Вкус оказался восхитительный. Тогда неглупый тюремщик уволился, продал дом и открыл собственный сырный бизнес. Не прошло и месяца, а он уже сказочно разбогател. А потом в благодарность выкупил орка из рабства и сделал его охранником в сырной лавке. Сыр же стали называть орчий. Такая история… О! Уже почти пришли.
Ступени кончились, Жорик отворил дубовую дверь. Чтобы попасть в кладовую, надо было пройти через винные погреба. Пол в них оказался завален опустошёнными бутылками и перевёрнутыми бочками. Полки, когда-то ломящиеся от вина, были уныло пусты. На них не хватало только таблички: 'Здесь побывали Зябба и Дитер!'.
Мы пробрались через разорённые винные погреба и вошли в кладовую. На стеллажах стояли покрытые паутиной корзины, банки с соленьями, лежали какие-то мешки. Корзины оказались заполнены круглыми головками сыра.
– Вот он. На, отведай, – Жорик протянул орчий сыр.
Я откусил маленький кусочек, больше из любопытства, как-никак – целая легенда. Не знаю, какой на вкус рокфор – не доводилось пробовать, но этот оказался очень даже ничего. Будем лечить Стольника настоящим деликатесом.
***
Мы вернулись в комнату больного с четырьмя увесистыми головками сыра. Ариэль срезала плесень, и Жорик приготовил из неё отвар. Он получился мутным и жутко зловонным. Поможет ли это Васяну? Остаётся только надеяться.
– Фу! Смердит, хуже дохлого эльфа! – брезгливо бросила Ника и вышла из комнаты.
Зябба раскрыл пациенту рот, и я влил туда первую порцию лекарства.
– Лучше сырную клизьму хлюпику вставь! – посоветовал Дитер. – Чтоб быстрее поправлялся!
После третьей порции друг распахнул глаза и пропищал:
– Что это за вонь?!
– Лечим тебя антибиотиками, – объяснил я.
– Всё, всё, я уже здоров! Только не надо в меня это вонючее пойло вливать!
На всякий случай, мы заставили его съесть ещё с килограмм сыра. Тут он уже не противился.
Плесень творила чудеса. Зелень на лице Васяна сменилась бледностью, а бледность – здоровым румянцем. Вот уж действительно, клин клином вышибают – лекарством от зеленухи оказался зелёный орчий сыр.
На следующее утро Стольник был как огурчик. Нет, неудачное сравнение. Зелёным он как раз уже не был. Был свежим, розовощеким и жизнерадостным. Про клизмы и вонючее сырное лекарство предпочитал не вспоминать.
Чтобы не терять времени, которого итак осталось катастрофически мало, мы решили выехать прямо сегодня. Кардинал пригласил всех нас к себе в покои. Там состоялся прощальный завтрак, после которого Маззини благословил нас в дорогу.
***
Мы стояли на площади и наблюдали, как купец Фаруф орёт на работников загружающих повозки. Щупленький, смуглый дед был родом из Семары – пустынной страны, которая лежала намного южней Стронгхолда. С ним нам предстояло проделать путь до Камлота, а там пересесть на лодку и подняться вверх по Великой.
День выдался жарким, солнце, казалось, хотело спалить нас дотла. Не прошло и пяти минут, а я уже весь взмок от пота. По лицу Жорика катились капли величиной с виноградины. А купец только начал погрузку.
Мы провели в Лареции больше месяца и всем она уже порядком опостылела. Зябба побывал во всех злачных местах, Дитер опробовал всех местных ночных бабочек. Ника так вообще за это время извелась – она не могла долго сидеть на месте. Даже Жорику здесь надоело. Поэтому все радовались.
Только Васян был мрачнее тучи. Виной тому Ариэль. После выходки Стольника, она разочаровалась в мужчинах. Решила остаться в монастыре Святого Патрика и стать монахиней.
Больше часа Василий упрашивал её поехать с нами. Клялся, умолял, обещал, что исправится.
Она не поверила.
Стольник чуть ли не плакал. Таким я его ещё не видел. А я-то думал, что Ариэль для него просто очередное увлечение.
– Ты был прав, Петро, – уныло промямлил друг. – Она меня отшила.
– Всё равно бы ты её домой не смог забрать, – попытался утешить я. – У неё ни паспорта, ни прописки.
– Придумали бы что-нибудь. Теперь не важно, всё пустое.
– Сам виноват. Хватит уже, сейчас не время для страданий. Вон, лучше попроси Зяббу, чтобы помог тебе коня седлать.
Васян махнул рукой.
Ну конечно, ему не до того – депрессия видите ли. А седло на коня запрыгнет само.
Надо отметить, что лошадей Жорик купил на последние деньги. Всё состояние нашего епископа ушло на возмещение убытков нанесенных пьяным орком. Разбитые: витрины, посуда, носы, сломанные: стены, мебель, рёбра, всё это обошлось в кругленькую сумму, по сравнению с которой оплата постельных утех Дитера казалась несущественной мелочью. Перед самым отъездом Зябба вообще учудил. Сорвал с себя ошейник и надел его на командира патруля. Сами понимаете, во сколько обошлось это замазать.
Тем не менее, Жорик всё-таки отложил немного про запас, и мы купили пять чудных лошадок, а для Дитера – осла. Гном, правда, сразу сказал: 'Клянусь своим молотом, я на эту скотину не сяду!'. И слово сдержал. Вместо того чтобы вскарабкаться на ослика, запрыгнул на козлы фургона и уселся рядом с Фаруфом. Потом выклянчил у купца трубку с пакетиком табака и, развалившись как у себя дома, закурил.
Караван состоял из крытого фургона и семи повозок до отвала забитых всяким барахлом, которое купец именовал товаром. В каждую повозку было запряжено по четыре мула. Для охраны всего этого добра, Фаруф нанял целую толпу наёмников. Человек пятнадцать не меньше. Руководил ими бритоголовый мужик с фигурой достойной участия в конкурсе 'Мистер Олимпия'. И прозвище у него было соответствующее – Крепыш.
– Зачем столько охранников? – спросил я купца.
Тот грустно улыбнулся:
– На дорогах неспокойно. Рыжий Ганс озверел совсем.
– Он же в тюрьме у гномов! – удивился я.
– Как же! В тюрьме! Только вчера караван разграбил. Никого не пожалел! Раньше отпускал купцов, а теперь свирепствует! Ходят слухи, что он кого-то разыскивает!
Мы с Васяном переглянулись.
– Ух! – восхитился Фаруф, заметив мой клинок. Ощупал его жадными глазами. – Продашь?
– Нет.
– Я заплачу щедро. Дам пятьдесят седриков!
Похоже, купец держит меня за полного лоха.
– Вообще-то я его за пятьсот купил.
– Но он же уже подержанный, – возразил Фаруф.
