бледным, как у Ребекки.
— Ребекка, что все это значит? Ты вся грязная!
И Гаррет, и Ребекка проигнорировали ее слова. Гаррет смотрел на обгоревшие письма, черневшие на столе.
— Что это такое?
Боже, разве он действительно хочет знать?
— Письма. — Ребекка зло смахнула слезу. — От Уильяма Фиска Жоэль Мартин. Она пыталась сжечь их, но, как видишь, у нее не до конца получилось.
Тетя Бертрис ахнула:
— Но это невозможно!
Гаррет схватил бумаги и принялся бегло читать. На лбу у него выступили капельки холодного пота.
Он слышал, как будто издалека, как негромко переговариваются тетя Бертрис и Ребекка. Что конкретно они говорили, он не разбирал: за шумом в ушах не мог различить слов. Он читал.
Фиск велел Жоэль отравить его, Гаррета, опиумом, если у нее возникнет такая необходимость.
Фиск называл Жоэль такими прозвищами, от которых Гаррета тошнило.
Фиск со смехом рассказывал об украденных у Гаррета деньгах.
Фиск мечтал о полном крахе Гаррета.
Фиск обещал Жоэль красивую жизнь в Париже на деньги Гаррета.
Фиск делал едкие замечания насчет Ребекки.
Фиск воображал, что они с Жоэль будут творить в постели, когда в следующий раз увидятся.
Гаррет поднял глаза. Тетя Бертрис, бледная и измученная, прислонилась к стене. Ребекка напряженно стояла у его стола, скрестив руки на груди. За исключением желваков, игравших на скулах, она выглядела абсолютно спокойной, как будто отсекла все чувства разом. Гаррет осознал, что эти новости причинили ей не меньше боли, чем ему.
Он опустил глаза и прочел последнее письмо. Закончив, он позволил ему свободно выскользнуть из пальцев. Оно упало на стол, к остальным.
Гаррет порывисто встал, сгреб письма и, как ранее Ребекка, нисколько не заботясь о том, что пепел пачкает одежду, прошел мимо тети и сестры. Они бросились следом.
Гаррет ворвался в желтую комнату.
— Все вон отсюда, — велел он.
Глядя на его лицо, никто не стал спорить, даже доктор, все просто высыпали из комнаты, и все.
Гаррет встал возле кровати и бесстрастно наблюдал за тем, как Жоэль корчится от боли. Последний человек вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. Они остались один на один.
Когда она наконец расслабилась, Гаррет поднял охапку писем:
— За что, Жоэль?
Она посмотрела на письма и перевела на него невинный взгляд:
— О чем ты?
— Не нужно больше притворяться! — рявкнул он. — Эти письма писал тебе Уильям Фиск. Скажи, почему ты так поступила? Чего ты хотела от меня?
— Гаррет… — Ее голос дрогнул, глаза виновато забегали. Она выглядела как загнанный в ловушку зверь, которому некуда деться. — Я люблю тебя.
— Не зли меня, Жоэль.
В его голосе прозвучало предупреждение, которое остановило ее дальнейшие попытки.
— Эти… — Она махнула слабой рукой. — Я понятия не имею, что это такое.
— Нет, имеешь.
— Это не мое.
— Они адресованы тебе.
— Уверена, это какой-то подлог.
— Я прекрасно знаю почерк Фиска. Когда он был моим поверенным, мне неоднократно приходилось его видеть. Не сомневаюсь, что это письма от него.
Она отвела взгляд. Ее тело под вышитыми простынями извивалось и дрожало.
— Он заплатил тебе, чтобы ты держала меня в Бельгии?
Молчание.
Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза.
— Отвечай.
Она тихо застонала.
В его голосе появились жестокие нотки.
— Не заставляй меня тебе угрожать.
— Да, — ответила она шепотом и зажмурилась.
— Он тебе платил?
— Да, — повторила она и перешла на более удобный для нее французский. — Сначала… он мне заплатил, чтобы я удержала тебя в Бельгии.
Гаррет уронил письма. Все эти годы…
Едва ему удавалось скопить денег на возвращение в Англию, они тут же таинственным образом исчезали, а Жоэль принималась рассказывать, что в округе орудуют воры. Или умоляла помочь какому- нибудь несчастному больному человеку, которого она встретила. Или она и ее семья нуждались в чем-то жизненно важном. Или…
Господи, это все ее рук дело. Они с Фиском сговорились, чтобы удержать его в Бельгии, вдали от семьи, вдали от его привычной жизни в Англии, и столько лет преуспевали в этом…
Он смотрел, как она корчится в очередной схватке. Когда боль отпустила ее, он прорычал:
— Посмотри на меня!
Она устремила на него встревоженный изможденный взгляд.
— Это мой ребенок?
Она не ответила.
— Значит, так. Тебе выбирать, что будет дальше. — Его тело как будто сковало льдом. — Либо я вышвырну тебя на снег, либо ты родишь этого ребенка здесь, в постели, в моем доме. Солжешь — так и знай, будет хуже. Намного, намного хуже.
Он говорил абсолютно искренне. Никогда больше он не станет доверять этому невинному лицу. Она состояла в сговоре с Фиском.
В ее глазах отразился неподдельный страх.
— Я не знаю точно.
Несколько мгновений он стоял и смотрел на Жоэль сквозь красную пелену гнева, не в силах двинуться с места. Ярость смешивалась с кровью в венах и бурлила под кожей.
Ничего не видя перед собой, Гаррет повернулся и вышел из комнаты.
Несколько часов он просидел в одиночестве в библиотеке. Он перечитывал письма Фиска снова и снова, спокойнее с каждым разом. Час назад приходила Ребекка, приносила записку от Кейт, которую та второпях набросала. Кейт объясняла, что видела Жоэль вместе с Фиском в домике слуги в Дебюсси-Мэноре, но не была полностью уверена, что это именно Жоэль. Кейт просила прощения за то, что ничего не рассказала сразу, и писала, что она хотела найти неоспоримые доказательства, прежде чем поделится подозрениями с Гарретом и его сестрой.
Ребекка оставила ему письмо Кейт и унесла несколько писем Фиска — самых грязных, — чтобы показать тете Бертрис.
Скрипнула приоткрытая дверь. Гаррет увидел лицо доктора Барнарда и поставил бокал с бренди на стол так резко, что жидкость выплеснулась через край и пролилась ему на руку.
— Ну? Какие новости?
Доктор Барнард осторожно закрыл за собой дверь и повернулся к Гаррету:
— Девочка, ваша светлость. Родилась до срока, очень маленькая.
— Здоровая?
