теперь он мертв, а я пропала. Я приехала к тебе, потому что мне некуда больше идти.
— Ты знала о его намерениях касательно моей семьи?
— Он писал мне в письмах, как собирается с тобой посчитаться.
Взгляд Гаррета стал еще суровее, и она, лихорадочно сверкая глазами, поспешила объяснить:
— Он брал твои деньги лишь потому, что хотел получить компенсацию за смерть брата. Он так остро чувствовал потерю… даже через много лет после Ватерлоо. Он заслуживал компенсации за свои страдания. Ты так богат, что даже не заметил бы этих сумм. А ему эти деньги были нужны. Он их заслуживал! — Ее голос задрожал, но не от враждебности, а от веры Уильяму Фиску и его душевным ранам.
— Он приезжал в Бельгию в этом марте?
— Да. Он был там, в марте и апреле.
— В это время у тебя были с ним интимные отношения?
— Я… да.
— Значит, ты не знаешь, кто отец этого ребенка, — бесстрастно констатировал он.
— Я уже говорила, что точно не знаю: — Она прикрыла глаза, и в голосе ее появились умоляющие нотки. — Но я чувствую, что она твоя дочь.
Этого ему знать, не дано. И не дано никому другому, Шарлотта в равной степени вероятности могла оказаться его дочерью и дочерью его врага. Однако Гаррет уже привык к мысли, что Жоэль носит его ребенка. Острая, пронзительная боль потери вспыхнула в груди, и его окатило волной ярости.
Вправе ли он бросить на произвол судьбы невинное дитя лишь потому, что его, возможно, зачал другой мужчина, которого уже и на свете-то нет?
Шарлотта ни в чем не виновата. Виноваты он, Гаррет, Жоэль и Фиск. Он виноват, потому что спал с Жоэль. Шел на риск и знал об этом. И теперь ему нужно разбираться с последствиями. На нем лежит ответственность за этого ребенка, вне зависимости от того, кто его отец.
К тому же если Шарлотта — дочь Фиска, значит, она племянница Кейт. Гаррет знал, что Кейт — единственная из оставшихся родственников Фиска — захочет позаботиться о ней. Он связан с Кейт, а значит, и с Шарлоттой.
Шарлотта — его, по праву и по закону.
— Прошу тебя, Гаррет, — прошептала Жоэль. — Мой отец нас не примет. Мне некуда идти. Я кончу дни в приюте для бедных.
— Не думаешь же ты, что я позволю, чтобы мою дочь постигла такая участь? — резко ответил Гаррет. — Я всегда буду о ней заботиться.
Жоэль вздрогнула.
— Я уверена, ты позаботишься о малышке. Ты самый благородный человек, которого я знаю, — сказала Жоэль тихим голосом.
— Мое благородство на тебя не распространяется. — От его ледяного тона в комнате как будто бы стало холоднее, и Жоэль задрожала.
— Уильям… обещал мне очень много, — проговорила она побелевшими губами.
— И ты не устояла.
— Да, это так, но…
— А приехав в Англию, ты отправилась прямиком к нему. Не ко мне.
— Это не то, что ты думаешь.
— А что же тогда?
— Отец выставил меня из дома, а Уильям прислал мне денег, чтобы я могла добраться до Англии. Я поехала к нему, потому что боялась тебя. — Она говорила очень тихо, почти шепотом. — Я боялась, что ты узнаешь, что я с ним знакома, и будешь зол на меня.
— Однако после его смерти тебе не к кому больше было обратиться.
— Да, — прошептала она. — Когда он не пришел ко мне, я пошла в Дебюсси-Мэнор, и его мать сказала, — в ее глазах заблестели слезы, — что его убили. Кроме тебя, в Англии я никого не знала. И денег оставалось ровно на то, чтобы добраться до Йоркшира, к тебе.
— А потом тебя прельстила перспектива стать герцогиней.
— Да, это правда. Тетя Бертрис… она так добра. Она помогла мне понять, что я наконец-то могу стать той, кем всегда мечтала, быть, и что ты — тот самый человек, который может дать мне это. — Прозрачные, как хрусталь, слезы покатились по ее щекам. — Прости меня, Гаррет. Ты мне очень нравился. Но мы с Уильямом так понимали друг друга. Он был таким амбициозным, таким сильным. Я его любила.
— Ты сама такая же.
Амбициозная, безжалостная, алчная.
— Да. — Ее грудь часто вздымалась. — Мы с ним очень похожи.
Гаррет посмотрел на нее прищурившись. Он держался за столбик кровати, как за посох.
— Тебе известно, что я ездил в Кенилуорт? — спросил он мрачно. — Что это я его убил?
Жоэль ахнула:
— Нет, это невозможно! Ты был здесь. Он говорил, что ты в Колтон-Хаусе.
— Он тебе лгал.
Она шарахнулась от него и зарыдала еще громче, комкая простыни бледными руками:
— Нет!
— Он замышлял убийство моей сестры, а после хотел убить меня.
— Нет! — Она яростно замотала головой. — Нет, ты ошибаешься! Уильям жаждал мести, но ему нужны были только твои деньги! Он не был убийцей.
— Ты заблуждаешься, Жоэль.
— Ты лжешь! — Слезы струились по ее лицу. — Он не был убийцей!
Гаррет медленно выпрямился. У него не было времени, чтобы держать это обманутое, раздавленное существо за руку, утешать ее и объяснять все. Она больше ничего не значила для него. Она не стоила его заботы. У него найдутся дела и поважнее.
— Тебе надо отдохнуть, — сказал он холодно. — У тебя был трудный день.
— Ты его убил! — Ее всю трясло от рыданий. — Ты убил моего Уильяма!
— Доброй ночи, Жоэль. — Он повернулся и вышел из комнаты.
И когда он закрыл дверь, из-за которой доносились рыдания Жоэль, ее образ в его сердце растаял. Жоэль Мартин стала всего лишь призраком прошлого. Воспоминанием. Ошибкой, но не такой, за которую стоило себя наказывать или тратить время на сожаления.
Ему случалось допускать ошибки и посерьезнее. А теперь важно только одно — все исправить.
Глава 21
Гаррет, как и собирался, встал на рассвете. Он почти не спал — им владела острая потребность видеть Кейт. Он слишком поздно понял, что лучше было вообще не ложиться, а отправляться в Кенилуорт еще с вечера, как только он выбил правду из Жоэль.
Он приостановился у двери в желтую комнату, но потом прошел мимо. Так тихо, как только мог, он повернул ручку следующей двери и открыл ее. На узкой кровати у стены спала миссис Коули. Она перевернулась и издала протяжный храп. Рядом с кроватью стояла колыбелька Шарлотты. Осторожно, чтобы не разбудить миссис Коули, Гаррет подошел к колыбельке и посмотрел на малышку.
Она спала, только крохотная грудь поднималась и опускалась в такт дыханию. Коралловыми губками, круглым личиком и бледной кожей она напоминала Миранду. Однако в отличие от Миранды ее всегда будут воспринимать как его внебрачную дочь. Бастарда. Эта мысль вызвала у него острую боль.
Гаррет закрыл глаза и поклялся себе никогда больше не употреблять слова «бастард» по отношению к Шарлотте. И не позволять другим. Теперь она его дочь и будет расти в любви и заботе. Он сделает так, чтобы у нее было такое же радостное, беззаботное детство, какое должно быть у любого ребенка.
Он погладил пальцем нежную пухлую щечку.
— Я скоро вернусь, — пообещал Гаррет малышке самым ласковым шепотом.
