— Как, по-твоему, выглядит Бог? — спросил Эдди.
— Вопрос не по адресу, — усмехнулась Блэки. — Я агностик.
— Ну и что. Даже у атеистов имеется свое представление о Боге. Расскажи, как ты его видишь, а я нарисую портрет Бога.
— М-м, дай подумать.
— Не надо, просто расскажи, как если бы ты описывала полицейскому внешний вид преступника. Мужчина или женщина?
— Мужчина. Я хотела сказать — женщина или гермафродит, смахивает на Уорхола или Боуи[1] семидесятых, но вообще-то я представляю его мужчиной. Я жертва патриархата.
— Форма и размер головы?
— Маленькая и круглая.
— Волосы?
— Лысый.
— Усы, борода?
— Нет.
— Глаза: форма, размер, цвет?
— Овальные, не очень большие, черные.
— Выражение лица: улыбается, хмурится, плачет, унылый, сердитый?..
— Улыбается, — сказала Блэки. — Насмешливо.
Эдди показал набросок.
— Нет, нет, нет. Этот тип похож на Билли Боба Торнтона[2]. Глаза слишком психованные. И нос надо сделать побольше, и уши — у него должны быть очень большие уши.
— Во что он одет?
— Длинные летящие одежды, голубого цвета, и шляпа, похожа на тиару папы римского, но голубая и конической формы. Ты путешествуешь уже два года?
— Почти. Я полгода работал в Токио, преподавал английский, заработал кучу денег и двинулся на запад, картами не пользовался, и главное — никуда не торопился. А ты давно путешествуешь?
— Почти две недели. И где ты побывал?
— В Азии, в России, в Восточной Европе…
В Праге у Эдди кончились деньги, и он два дня ночевал на вокзале. Чтобы как-то заработать, парень начал рисовать на улицах портреты туристов. Он старался экономить, останавливаясь в самых дешевых гостиницах, если погода была достаточно теплой, спал на пляжах или на скамейке в парке. Иногда ему попадались сквоты[3], где Эдди отдыхал неделю-другую, а затем вновь отправлялся в дорогу.
— А как тебе пришла в голову идея рисовать портреты Бога?
— Я начал рисовать Бога с четырнадцати лет.
— Потрясающе, — раздался голос Хлои. Она подошла к столику и, прежде чем усесться напротив Блэки, смерила Эдди таким ледяным взглядом, что тот умолк на полуслове. — Я все же решила перекусить.
— Отлично. Хлоя, познакомься, это Эдди. Представляешь, он из Канады.
— Привет, Эдди, — Хлоя слегка повернула голову и, одарив молодого человека еще одним убийственным взглядом, отвернулась.
Блэки вытянула шею, чтобы разглядеть парня поверх плеча подруги.
— Эдди, не хочешь присоединиться?
— Я бы с удовольствием, но, — он бросил взгляд на часы, — мы с приятелем договорились встретиться на набережной. Я и так опаздываю. Хотите, пойдем вместе? Потом можно будет прогуляться.
Хлоя отрицательно качнула головой и, скроив несчастную физиономию, уставилась на Блэки.
— Боюсь, сегодня не получится. Хлоя страдает от неразделенной любви, а я, как верный друг, должна напоить ее до потери сознания.
— О, мне очень жаль. Бедняжка Хлоя. А как насчет завтра?
— Завтра мы уезжаем в Ливорно.
— Я тоже собираюсь в Ливорно, дня через два. Где вы остановитесь?
— В отеле «Парадиз».
— Я заскочу к вам. — Эдди поднял руку с альбомом и показал Блэки готовый рисунок. — Вот так выглядит твой Бог. Немного смахивает на волшебника Мерлина из легенд про короля Артура.
— Ага, я вечно путаю этих двух чудотворцев.
Они улыбнулись друг другу. Эдди поднялся, вскинул на плечо рюкзак и начал спускаться по ступеням террасы.
— Он рисует Бога с четырнадцати лет, — процедила Хлоя, как только Эдди скрылся из виду. — Очень оригинальный способ познакомиться с девушкой.
— Я первая завела с ним разговор, — призналась Блэки. — Он мне понравился.
— Тебе нравятся религиозные фанатики?
— Никакой он не фанатик. По-моему, нормальный парень, честный и искренний.
— Все они сначала кажутся честными и искренними, — отрезала Хлоя. — Господи, Блэки, что мне делать? Джон…
— Твой Джон — урод и мерзавец.
— Что ж, приступим, — сказала Хлоя, пододвигая к себе бутылку вина.
Глава 3
Отель «Парадиз» был похож на все остальные дешевые отели, в которых девушки уже останавливались. На первом этаже находился крохотный вестибюль, где за узенькой стойкой сидел человек, выдававший ключи от номеров; возле стойки висел телефон-автомат, под ним на журнальном столике стоял дряхлый ксерокс: заплатив несколько монеток, вы могли сделать копию какого-нибудь важного документа; рядом с ксероксом лежали рекламные проспекты, рассказывающие о достопримечательностях Ливорно. Лифта в отеле не было; чтобы попасть на второй этаж, вам приходилось карабкаться по узкой лестнице, застеленной выцветшим красным ковром, по которому ступало не одно поколение путешественников. В маленьких чистых комнатках обычно стояли две односпальные кровати и тумбочка, на стенах висели картинки в деревянных рамках, как правило, это были пасторальные пейзажи и импрессионистские натюрморты с цветами и фруктами.
В комнате отеля «Парадиз» висела картина, на которой была изображена мебель: круглый стол и деревянный стул, на столе — телефон и стеклянная пепельница.
Из окна открывался живописный вид, типичный для городов Тосканы: красные черепичные крыши, неровными рядами спускающиеся к голубой полоске моря, и покачивающиеся на волнах мачты рыбацких лодок. На небе сияло яркое солнце. Отель находился в полутора милях от пляжа. Но у Хлои не было никакого желания идти туда. Она заявила, что останется в комнате, задернет занавески и, завалившись на кровать, будет смотреть на картину с мебелью.
— Я бы назвала эту комнату «Зал ожидания», — задумчивым голосом произнесла Хлоя.
— Почему? Номер как номер.
— Я имею в виду комнату на картине. В ней чувствуется атмосфера ожидания. Интересно, чего она ждет?
— Лучше спроси — кого. Двух заводных американских девчонок, которые возвращаются с пляжа — веселые, счастливые, довольные жизнью.
— Иди без меня, — сказала Хлоя.
