богачу принять правила игры и смириться с ними. Аюб-хан с тоской понял, что отныне его судьба находится всецело в чужих руках. Ему остается только молчать и слушать.
— Я не сказал, что покатится твоя голова, — продолжал Фархад. — Но твоя на очереди — вторая.
— А чья первая?
— Какой же ты чурбан! Конечно, Аскерова. У нас нет другого выхода: если мы не смогли купить пограничника, мы должны убить его. Каким угодно образом. Шах приказал.
Аюб-хан недовольно покосился на застывшего возле дверей телохранителя и раздраженно прогнал его. Когда тот вышел, он доверительно спросил афганца:
— Что мне нужно делать?
— Твоя задача очень сложная, — сказал Фархад таким напыщенным тоном, что стало ясно: он шутит. — Нужно, чтобы ты не кудахтал, не пачкал штаны, а сидел на месте и спокойно пил чай. Ты это можешь?
— Пить чай? Да, могу. Могу чай пить, могу кофе.
— Да хоть молоко, на здоровье. Главное, чтобы Аскеров сделал то, чего ты больше всего боишься, — пришел сюда. Тебе даже и приглашать его не нужно, без тебя пригласят.
Аюб-хан обмер.
— Убить начальника заставы при свидетелях?
— Во-первых, его отстранили, он больше не начальник. Во-вторых, свидетелей не будет. Во всяком случае, лишних.
Аюб-хан, оглядев гостиную, похолодел при мысли о том, что здесь, среди этой красоты и уюта, прольется кровь. Неужели его жилище осквернят? Пусть придумают что-нибудь другое. В конце концов, он достаточно много делает для афганцев, и они могли бы не обращаться с ним, как с собакой.
— Фархад, дорогой, только не в моем доме, умоляю! Не убивайте в моем доме!..
— Ковры испортить боишься? — усмехнулся тот. — Отмоются.
— Какой-никакой, Мансур — все-таки человек. Он здесь молился.
— А ты здесь в партию вступал, да? — спросил Фархад и потом уже серьезней добавил: — Да не дрожи ты так, в самом деле. Как получится, еще не знаю. Может, и в доме, может, в километре от него. Зависит от обстоятельств. Мы тебе не враги. И себе тоже.
С этими словами он закрутил в тонкий лаваш чанах и зелень, перешел на диван и, развалившись на подушках, принялся с аппетитом жевать.
Аюб-хан придвинулся к нему и почти интимным шепотом спросил:
— Слушай, Фархад, вдруг Аскеров сделает не так, как ты желаешь? Может, мне уехать по-быстрому? Он сюда сунется, а меня нет. Мы его обманули!
Аюб-хан издал некое подобие смеха, однако, заметив брезгливый взгляд афганца, сразу осекся.
— Эмир все рассчитал. Каждое движение Аскеров сделает так, как нам надо. Знаешь почему? — Фархад понизил голос. — Потому что эмир привлек нашего человека. Среди пограничников есть наш человек. Он нам и подставит Мансура.
В это время раздался стук в дверь и в гостиную заглянул один из телохранителей хозяина.
— Прошу прощения, Аюб-хан. Возле дома давно ходит человек. Он нам не нравится.
— А чем именно?
— Несколько раз прошел туда-сюда, смотрит на окна.
— Ну так сами разберитесь, — сказал Фархад, стряхивая с бороды крошки. — Большие уже. За что вам деньги платят?
Аюб-хан кивком подтвердил правильность слов гостя — мол, делайте. Телохранитель вышел и, прихватив напарника, направился на улицу. Когда они вышли, Хуршет, именно он показался им подозрительным, наклонившись, разглядывал следы протекторов. Услышав звук открываемой металлической двери в воротах, он повернулся, чтобы уйти, однако был остановлен зовом телохранителя:
— Учитель, остановись на минутку.
— Вы меня? — обернулся Хуршет.
— Тебя, тебя. Кроме тебя, здесь учителей нет.
Один телохранитель вплотную приблизился к нему. Его напарник контролировал взглядом улицу, чтобы не помешали посторонние.
— Кажется, ты потерял свою школу.
— Почему? Я просто шел…
— Да нет же, потерял. Ты уже все глаза проглядел, разыскивая ее в доме Аюб-хана. Заходи, заходи. Тебе же интересно.
— Мы тебе все покажем, — прогудел второй телохранитель с такой угрозой, что у Хуршета подогнулись ноги.
— Извините, спасибо, я спешу, — пролепетал он.
— Иди сюда, кому я сказал! — решительно направился к нему охранник, но остановился, услышав, что кто-то обратился к Хуршету:
— Здорово, учитель!
Это был сержант Самоделко. Они были едва знакомы, Хуршет знал пограничника только в лицо. Тем не менее сейчас он обрадовался ему, как закадычному другу. При нем-то телохранители Аюб-хана не очень разгуляются. Он протянул руку подтянутому, в парадной форме сержанту:
— Привет! В отпуск, что ли, собрался?
— Хуже — из отпуска. Транспорт жду на заставу. — Он с легкой насмешкой поклонился телохранителям: — Салам, правоверные!
Оба здоровяка синхронно поклонились ему, и Самоделко начал по-дружески болтать с Хуршетом, не обращая внимания на следящих за ними аюбовских телохранителей.
— Я сейчас к Лейле в магазин заглянул, а там, оказывается, ремонт идет.
— Теперь это не шариповский магазин. Назар продал его.
— Уй, блин! С чего это он? Без Лейлы скучно будет, — огорчился сержант и, заметив, что телохранители вернулись к воротам, тихо сказал: — Расслабься, свинтили мамонты в берлогу. Пойдем и мы отсюда. Тебя как зовут-то?
Они отошли от дома Аюб-хана.
— Получается, ты меня не знаешь, — сказал Хуршет. — Ты же назвал меня учителем.
— Это аюбовский мордоворот назвал, а я слышал.
Рассмеявшись, Хуршет благодарно протянул руку:
— Большое спасибо, сержант. Выручил ты меня из беды. Будем знакомы.
— Будем. — Они пожали друг другу руки. — Виктор Самоделко. А за помощь вон ему спасибо скажи. Он забеспокоился.
Сержант кивнул на Амира, стоявшего у дверей магазина, недавно принадлежавшего Назару. Тот с опаской поглядывал на окна дома Аюб-хана. Когда сержант и учитель подошли к нему, Амир увлек их в магазин, явно опасаясь нежеланных свидетелей. Прикрыв дверь, он начал строго выговаривать Хуршету:
— Ты куда полез, учитель? Тебе что — жить надоело?! Затащат за ворота, и все — нет тебя, по частям вынесут. Ты Аллаха благодари. И сержанта.
— А правда, Хуршет, что ты искал там? Чего это мамонты на тебя наехали?
Учитель оторопело поглядел на него: как можно задавать подобный вопрос? Ясно же, что он искал. И тут вспомнил, что сержант только что вернулся из отпуска и не знает, какие события произошли тут за последние дни.
— Виктор, я же не сказал тебе самого главного: Лейлу похитили.
Катерина и Константин Клейменовы стояли на вертолетной площадке и чувствовали себя крайне неловко. Всем хорошо известно, что они муж и жена, а прощаются, как чужие. Изображать же супружескую привязанность они неспособны. Было неприятно оказаться в таком дурацком положении. Поэтому в глубине души капитан обрадовался, когда на площадке появился Адамов и, извинившись, подозвал его к себе.
