устоял, согласился. Я — убил. Как страшно это звучит! Главное, он тоже мог убить меня. Ему предлагали. Но он отказался. А я нет. Я его всю жизнь буду помнить и буду помнить, что он не боялся, жалел меня. Настоящий офицер. Капитан. Пограничник. Ты когда «Биссмиле рахмон рахим» читаешь — с Богом говоришь, да? А мне черт мерещится. Я потом думал: искуплю, жизнью всей искуплю. Бежал. Нарочно пошел в пограничное училище, как бы в честь него. Служил, воевал честно. Пять лет назад взял у Амира кассету, а там вместо фильма…
— Можешь не продолжать, — сказал Мансур. — Увидел, как ты убивал того капитана. Этого следовало ожидать.
— Да. Через десять лет нашли меня. Вот так вот они работают. Лишнего не доносил. Проходы указывал. Про засады предупреждал. Деньги брал.
Аскеров бросил ему «спасательный круг»:
— Ты же не стрелял в меня.
— Да понял я, почему ты повернулся. Как же тут можно стрелять!
— Бежать хотел?
— Да. Я же для них тоже труп. Не простят Амира. Вот и решил ноги сделать. Потом представил: сын Егорка когда-нибудь спросит — Катю или меня: «Папа, ты кто? Где ты был тогда?» — Он вздохнул и посмотрел на Аскерова: — Все, Мансур, ты должен меня сдать.
— Нет.
— Мюллера ты отмазал, а меня должен сдать. Все кончено.
— Нет, Костя. И не надейся. — Он встал, походил по комнате, после чего опять сел рядом с Клейменовым. — Ты не понял самого главного: я никого из вас им не отдам, ни одного человека.
— Теперь я уже точно жить не хочу.
— Как тогда, в плену? Так выбирай снова. Люди всегда стоят перед выбором. Хочешь — живи. Хочешь — умри на коленях. А хочешь — с оружием в руках. Я бы не взял на себя ответственность решать чужую судьбу. Тебе самому решать.
Клейменов сидел с ошарашенным видом. До него не сразу дошло, что судьба снова предоставила ему выбор. У него появился шанс. Опустив голову, он обхватил ее руками.
— Костя, тебе плохо?
Клейменов откинулся на спинку стула и сквозь слезы улыбнулся — счастливый, светлый, безмерно благодарный своему другу и жизни, которая дает второй шанс.
— Хорошо мне, Мансур. Легко. Никогда так легко не было.
Ратников поймал себя на мысли, что стал суеверным человеком. Снова вспомнил, как мать, Наталья Тимофеевна, едва ли не каждое утро открывала наугад какой-нибудь сборник стихов. Загадывала, например: «пятая строка сверху», читала ее. Что там написано, так день и пройдет.
Вот и Владимир теперь так же. Раскрывает по утрам свою, как он говорит, Библию — «Капитанскую дочку». Сегодня попался абзац «в руку»: «Принять надлежащие меры! — сказал комендант. — Слышь ты, легко сказать. Злодей-то, видно, силен; а у нас всего сто тридцать человек… Однако делать нечего, господа офицеры! Будьте исправны, учредите караулы да ночные дозоры… Пушку осмотреть да хорошенько вычистить. А пуще всего содержите все это в тайне, чтоб в крепости никто не мог о том узнать преждевременно…».
«Пушку-то мы начистим, — подумал лейтенант. — Только нас всего сорок человек, не разгуляешься».
Утром ему предстояло доложить командному составу о предполагаемых действиях противника и о действиях заставы в случае внезапной атаки. Доклад будет содержать не только его личные соображения, они все обсудили вчера с Аскеровым. Однако Мансур попросил выступить с докладом именно его, Владимира, и на авторитет начальника заставы даже не ссылаться, тем более что формально он сейчас бывший. В кабинете Аскерова собрался весь командный состав, не было только прапорщика Белкина.
— Как видите, картина нерадостная, но вполне объективная, — сказал Мансур, когда Ратников закончил.
— Суворовцы — они башковитые. До всего додумаются, — пошутил Мюллер с серьезным видом, и офицеры отозвались смешками.
— Гансыч, ты чего-то слишком веселый стал после тюрьмы, — с наигранной строгостью произнес Мансур. — Тебя там явно накачали юмором.
— А чего, мужики, помирать надо весело. В рай с кислой рожей, — Мюллер кивнул на Жердева, — не берут.
— Так ты же на контроле стоишь. По блату меня пропустишь? — отозвался тот.
Мансур пресек дружный смех офицеров. Ему нравилось, что они посмеялись. Нужно иметь разрядку от стресса.
— Так, тихо! Товарищи офицеры и прапорщики, помирать не надо. Особенно заранее. Думать надо, как снизить эффективность огня противника, как усилить и нашу огневую мощь, и обороноспособность в целом. Прошу высказываться без излишних церемоний — по старшинству.
Все взгляды устремились на Клейменова. Он, смутившись, оглянулся на Мансура. Тот, как ни в чем не бывало, кивнул ему — начинай, мол.
Константин ожидал, что коллеги придирчиво отнесутся к его словам, и поначалу держался неуверенно. Однако быстро почувствовал благожелательный настрой товарищей, молчаливое одобрение его оценок. Он разговорился, но все-таки не настолько, чтобы его выступление оказалось затянутым. Вовремя почувствовал, когда следует закруглиться:
— Короче говоря, добрую половину наших перебьют, пока они до окопа доберутся. Поэтому сразу помещаем сюда полтора десятка человек с пулеметами, боезапасом. Ночью, тихо, чтобы «духи» не видели.
— Почему скрытно? — хмыкнул Мюллер. — Пусть видят, гады.
— Мы их не испугаем, Гансыч. Зато они по окопам сразу лупить не станут, если будут считать, что там всего два человека, если другие обнаружат себя только при атаке противника. Итак, полтора десятка человек в окоп. Остальные занимают позиции в окопах с севера. Получится второй рубеж обороны. По- моему, это целесообразно.
Ратников спросил:
— А если не будет атаки? Эти полтора десятка так сутки и пролежат в окопе?
— Если надо, до следующей ночи пролежат, — опять высказался Мюллер. — Лежать — не стоять.
— План Клейменова принимается, — сказал Мансур. — Хотел бы только дополнительно предложить замаскировать возле казармы станковый гранатомет. Думается, первую атаку отобьем, а на вторую АГС в самый раз будет.
— Тогда вы сами, товарищ капитан, за штурвал и садитесь, — опять не удержался от реплики Мюллер и пояснил сидевшему рядом с ним Владимиру: — Он из АГС как снайпер кладет — одна в одну.
Жердев расслышал слова прапорщика и сказал:
— Кстати, у меня возникла одна идейка насчет снайпера. Вот здесь, — Никита показал на карте нужное место, — с фланга, можно посадить своего стрелка.
— Как «духи» в Афгане делали — провоцируют бой, а снайпер сбоку выбивает и командира, и связиста, — поддержал его Клейменов.
— Но ведь там их снайперы будут. Как вы место поделите?
Это правильное замечание Ратникова всех озадачило. Принялись обсуждать, каким способом можно обезопасить фланг, но ничего путного придумать не смогли. Спорили до тех пор, пока Жердев не сказал:
— Все можно сделать проще простого. Я заберусь выше них, на ту сторону склона. Никто меня не увидит.
Начался неимоверный шум. Все знали, что Никита — один из лучших стрелков на заставе. Опасения вызывала лишь его болезнь. Если сердце барахлит, то оставаться на такой высоте одному, без страховки, ни в коем случае нельзя. Жердев протестовал, говорил, что он хоть сейчас готов пробежать пятикилометровый кросс.
