– Не из-за еды, – объяснил он, – а потому что там забавно.
Фэй оценила его выбор. Тысячи крошечных лампочек были развешаны на ветвях деревьев за стеклянными стенами, и казалось, что деревья растут прямо в зале, празднично украшенном, полном посетителей, которые решили пренебречь традиционной домашней индейкой.
– Весьма вероятно, что здесь нет ни одного ньюйоркца, – сообщил Тим.
Сегодня он был одет в дорогой костюм и казался более солидным и преуспевающим, чем она его запомнила. Фэй, чувствуя, что ему хочется видеть в ней кинозвезду, оделась соответствующим образом и при этом не испытывала неприятного ощущения, потому что, в отличие от Кэла, Тим хотел этого для себя, а не для рекламы. Было замечательно сидеть в ресторане и знать, что вокруг одни незнакомые люди. Она сказала об этом Тиму.
– Вы имеете в виду, что у вас там даже нельзя поесть без того, чтобы не встретиться с кем-нибудь из знакомых?
– Именно так, – подтвердила она. – В Голливуде все ходят в ресторан для того, чтобы их видели. И еще для дела.
– Ну, – неуверенно начал Тим, – здесь тоже есть такие места – «Мортимерс», «Четыре времени года»…
– Пожалуйста, не надо, – взмолилась Фэй. – Мне здесь очень нравится, и я не хочу ничего другого.
– Извините за банальность, но вы выглядите так, будто сошли с небес. – Он понизил голос. – Все эти женщины в дорогих платьях и бриллиантах, наверное, потратили целые часы на туалет, а потом входите вы в своем простом серебряном платье и затыкаете всех за пояс.
Она улыбнулась и пригубила вино. Ее простое серебряное платье на самом деле было дорогой штучной моделью, но если ему хочется видеть в ней безыскусную красоту, почему бы и нет? С того самого момента, когда они встретились в «Оук-Баре», она поняла, что сделала правильный выбор. Было несказанно приятно общаться с мужчиной, полным искреннего и почтительного восхищения, а если к ее удовольствию примешивалось тщеславие, то она не собиралась этого стыдиться. Тим был моложе, чем Фэй, и во многих отношениях менее опытен, но таких мужчин, как он, она раньше никогда не знала. Фэй твердо решила, что если все будет так же хорошо и дальше, то еще до конца недели она познает Тима Брэди в библейском смысле.
– Как ваша дочь? – спросил Тим, наливая ей в бокал очень хорошего «Вальполичелла».
Лояльность боролась в ней с желанием поговорить о дочери, и желание победило. Скоро она во всех подробностях передавала Тиму разговор с Кейси о Таре, не опуская ничего, кроме имени Тары.
– Ну что ж, мне кажется, в вашей дочери говорит ревность. Она не может пережить, что вы уделяете другой девушке так много внимания.
– Но она говорила о ней гадости еще до того, как я с ней познакомилась. Некоторое время я даже думала, что это имеет отношение к Кэлу, моему бывшему мужу, но потом оказалось, что он даже никогда не видел эту девушку.
– Ну, – рассудительно продолжал Тим, – может быть, Кейси с самого начала невзлюбила ее, а потом, когда вы познакомились с девушкой, и она вам понравилась… Понимаете, что я имею в виду? Молодые женщины чудовищно самолюбивы и эгоистичны.
– То есть для того, чтобы ублажить Кейси, я должна притворяться, что мне не нравится… Давайте как-нибудь ее назовем. – Она вспомнила разговор Тары с О'Коннелом. – Пусть будет Карен.
Тим поморщился.
– Только не Карен. Давайте назовем ее мисс Х.
– Это похоже на название желудочного средства, но неважно. В общем, я не могу так поступать даже ради дочери.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Нет, конечно. Просто не демонстрируйте слишком часто вашу привязанность к мисс Х в присутствии дочери. Я уверен, что Кейси ревнует, и причиной всему вы.
– Но почему? – Фэй начинала терять терпение.
– Я историк, а не психолог, но я могу поставить себя на место Кейси. И что же я вижу? Мама у меня актриса, а папа бизнесмен. Я выбираю его сферу деятельности, у меня неплохо выходит, и я получаю массу знаков одобрения от папы. А мама вроде бы меня любит, но, как видно, совершенно не ценит моих успехов. И вот, – продолжал Тим, – появляется мисс Х, «никто», с моей точки зрения, но она актриса, получившая признание уже в очень юном возрасте. Мама осыпает ее похвалами, даже восхищается ею! Я всю жизнь поступала, как принято – училась в колледже, имею престижную работу, сама зарабатываю на жизнь. А с кем носится мама? С беглянкой, уличной девчонкой, которая пьет, как лошадь, и употребляет наркотики. Не забудьте: существует вероятность того, что мисс Х была ночной бабочкой. Я нетерпима, как все очень молодые люди…
– Пожалуйста, Тим. Вернитесь к третьему лицу. Не могу видеть вас в роли моей дочери.
– Хорошо. Вы ведь уже уловили суть, не так ли? И что усугубляет положение, что особенно болезненно для Кейси?
Она чувствовала себя как студентка на одном из его семинаров. Разумеется, она знала ответ, всегда знала, хотя и не отдавала себе в этом отчета.
– Кейси не знает, смогла бы она добиться успеха, если бы не имела такой мощной поддержки в лице отца. Ее раздражает, что другая девушка добилась его самостоятельно, даже вопреки многим обстоятельствам.
– Правильно, – похвалил ее Тим.
Фэй захотелось немедленно поговорить с дочерью, но Кейси сейчас была где-то в Мексике.
Когда они вышли на улицу, то увидели, что идет снег. Крошечные снежинки, размером не больше пузырьков шампанского, блестели в свете множества лампочек. Она взяла Тима под руку. Как она могла не понимать таких простых вещей, не видеть той картины, которую он только что нарисовал?
– Когда Кейси была маленькой, она хотела стать балериной. Однажды мы взяли ее на «Щелкунчика» – обычное рождественское развлечение, – и он не произвел на нее ни малейшего впечатления. – Она подняла глаза на Тима и увидела, что он внимательно слушает. – Но потом как-то раз я застала ее перед телевизором всю в слезах – она смотрела «Лебединое озеро». «Мама, это так красиво, – сказала она. – Вот что я хочу делать».
У Фэй защемило сердце, когда перед ее мысленным взором возникло потрясенное лицо дочери.
– Я записала ее в балетный класс в Беверли-Хиллз, но скоро стало ясно, что это не для нее. В девять лет начинать поздно, и Кейси не могла догнать сверстниц, ведь почти все они занимались с четырех.
И тут за дело взялся Кэл. Прежде чем я поняла, что он делает, он превратил одну из наших комнат в балетную студию – зеркальная стена, станок – и нанял русскую эмигрантку по имени Наталья. Мадам Наталья была одним из тех удивительных созданий, у которых волосы вечно стянуты в тугой пучок и которые не имеют возраста. Она утверждала, что танцевала в русской труппе в Монте-Карло, и поклялась сделать из Кейси танцовщицу любой ценой. Когда она не терпящим возражений тоном заявила, что «девочке придется как следует потрудиться», у меня кровь застыла в жилах.
Кейси старалась изо всех сил. Даже сверх сил. Кэл купил огромный концертный рояль, и по всему дому разносились глухие аккорды, под которые Кейси делала свои упражнения. Она стала худой, нервной и раздражительной, но каждый раз, когда я говорила, что ее увлечение – это не вопрос жизни или смерти, она оскорблялась до глубины души.
Они шли вдоль одной из аллей Центрального парка. Этим праздничным вечером на улицах почти никого не было. Фэй ощущала холодок снежинок, падавших на лицо, и тепло, исходящее от Тима.
– Ну? – поторопил ее Тим. – И что же дальше? Нельзя прерывать историю на середине, мэм.
– Дальше? Дальше все было довольно обычно. Кейси не была создана для того, чтобы стать балериной или хотя бы танцевать в кордебалете. И мадам Наталья ясно дала мне это понять. «У девочки нет таланта, – сказала она в один прекрасный день после того, как прозанималась с Кейси несколько месяцев. – У нее есть воля и трудолюбие, но без дара, который дается только Богом, у нее ничего не получится. Кассандра никогда не будет танцевать».
– Кейси – это уменьшительное от Кассандры? – удивился Тим.
