— Я опять повторяюсь, господин комиссар, — произносит он затем. — Вы — необыкновенный человек. Очевидно, ради победы вы готовы пожертвовать жизнью даже при минимальном шансе на успех. Этой партией вы хотите мне что-то сказать?
Шильф отрицательно качает головой, в которой перекатывается медленно остывающий шарик. Он подает Оскару штифт, которым нажимают на кнопки.
— Вы хотите, чтобы я это за вас докончил? — Оскар вертит штифт двумя пальцами. — Вы хотите посмотреть, как я выиграю за вас эту игру?
Шильф не отвечает. Потерев подбородок, Оскар оглядывается по сторонам. В конце концов он кладет компьютер на живот комиссару и немного наклоняет его, чтобы тому был виден дисплей.
— Конем сюда. В вилке погибает черная королева, и ваша ладья получает свободу передвижения.
Штифт тычется в клетки доски. При каждом прикосновении компьютер, стоящий на рубашке комиссара, покачивается у него на пуговице.
— Пешка доходит до последней линии, превращается в ферзя — шах. Король вынужден прятаться. Ставим сюда ладью. Et voila.
— Congratulations[34], — мигает дисплеем компьютер.
— Мат черному королю, — говорит комиссар.
— Да, — говорит Оскар. — Мат.
— Вы — гений.
— Не говорите мне, что вы не задумали этого заранее!
— Я только четыре недели как начал играть.
— В таком случае… — говорит Оскар, прищурясь так, словно хочет взглядом проникнуть в какую-то точку, скрытую во лбу собеседника, — в таком случае гений, несомненно, вы. Вы можете встать?
Шильф еще раз вытирает лицо и возвращает платок. Одной рукой опираясь на плечо Оскара, он встает с дивана. Дойдя с его помощью до середины комнаты, он протягивает руку к свисающему от вороны шнурку.
— Она давно уже сломалась, — говорит Оскар.
В прихожей Шильф засовывает ноги в ботинки и оставляет шнурки незавязанными. Сильно дернув за дверь, придавленную снизу ковром, Оскар отворяет ее и придерживает, пропуская Шильфа.
— Думаю, теперь вы знаете все, что вам требуется знать, — говорит он.
К улыбкам, которыми они обмениваются на прощание, примешано легкое сожаление.
Ветер улегся. Озерная гладь с виду так прочна, что комиссара даже манит проверить, не обрел ли он способность хождения по воде. Гравий под ногами громко отзывается на каждый шаг. Шильф вытягивает одну руку в сторону, воображая, как идущая рядом Юлия кладет голову ему на плечо и говорит что-то милое о просветах, появившихся в облаках, и мигающих звездах. Пронзительным криком предупреждает об опасности какая-то птица и, не дождавшись ничего особенного, безмолвно и незримо вновь погружается в тишину. Комиссар идет на вокзал; до последнего поезда времени уже в обрез.
Маленький шахматный компьютер комиссар оставил на диване у Оскара. Ему самому он больше не нужен.
Жизнь, думает Шильф, — это история в несколько этажей. Или глав, каждая из которых, одна за другой, бесшумно закрывается за тобой.
Глава седьмая, в которой происходит разоблачение преступника. В конечном счете решающее слово за судьей, который живет в человеческой душе. Птица на взлете
1
В тот же день, когда Шильф познакомился со своей новой подругой и наблюдал, как она в «Макдоналдсе» стала звать официанта и требовать, чтобы ей подали меню, он решил никогда не представлять ее своим знакомым. Не из страха, что она его осрамит перед ними. Он боялся, как бы от чужого взгляда она не исчезла, растворившись в воздухе. Ее приезда во Фрейбург он ожидает со смешанными чувствами.
Хотя он, собравшись с силами, зашагал, казалось бы, очень энергично, но вперед подвигался медленно, словно шел по движущейся дорожке против движения. На фрейбургский вокзал он пришел, опоздав на несколько минут. В вестибюле в его сторону бегом мчится какая-то женщина. Он посторонился, уступая ей дорогу, но она подбежала к нему и остановилась перед ним. Комиссар взял ее за руки, чувствуя себя виноватым. В первый миг он ее не узнал, бессознательно ожидая увидеть Майку. Наконец он отыскал одно из тех простеньких словечек, которые так любит Юлия:
— Привет!
Она хохочет и берет его под руку. Она без багажа, зато с цветами или, во всяком случае, с чем-то похожим. Три коричневых бархатистых початка покачиваются на длинных стеблях. Они похожи на микрофоны, нечаянно попавшие в кадр.
— Шильф![35] — говорит Юлия, ткнув его в бок. — Правда, уже довольно солидного возраста.
— Открытка при тебе?
— Ты мне писал?
— Вчера. Это было важно.
— Вчера было воскресенье, Шильф. Как же я могла получить сегодня открытку?
Она, как всегда, права. Комиссар с облегчением замечает, что открыточный эксперимент в присутствии Юлии с каждой минутой интересует его все меньше. Он обнимает ее одной рукой за плечи, следуя примеру, полученному на берегу Женевского озера, и наклоняется над ней, чтобы почувствовать запах ее волос. Запахи, слыхал он когда-то, не могут присниться во сне.
Показавшееся из-за туч солнце превращает город в серебряный ландшафт. Вероятно, ночью снова шел дождь; сейчас лужи блестят, словно жидкий металл, а от ярких бликов, вспыхивающих на стеклах проезжающих машин, Шильф невольно зажмуривает глаза. Какой-то старик в драных брюках небрежно кивает, здороваясь с кем-то на другой стороне улицы, где абсолютно никого нет. На углу остановилась девушка, она замерла на месте, зажав в одной руке зонтик и склонив набок голову, как будто вдруг забыла, куда собиралась пойти.
Комиссар решил радоваться. Хорошо ведь, что есть кто-то, кто встает пораньше, чтобы навестить его в другом городе! Ему приятно смотреть на лицо Юлии и ее веселые короткопалые руки, которые все время находятся в движении. При одном взгляде на эти руки ему делается понятно, почему некоторые верят в добрую природу человека. У того вида, к которому принадлежит его подруга, все гадости могут случаться только по недоразумению.
Радужное настроение Шильфа моментально проходит, когда перед ним в газетной витрине возникает знакомое лицо Себастьяна. Выхватив в заголовке слова «медицинский скандал» и «ходит на свободе», он невольно ускоряет шаг.
— Ну, как там твой подопечный по следствию? — спрашивает Юлия тоном мастера, явившегося по вызову устранять какие-то неполадки.
К собственному удивлению, Шильф убеждается, что для ответа на этот вопрос ему требуется подумать. Себастьян, Оскар, множественные миры и обезглавленный велосипедист выстраиваются у него в голове в почти законченную логическую картину, которая тут же распадается вихрем пестрых кусочков. Комиссар знает убийцу и знает похитителя. Но, как это ни глупо, в смерти Даббелинга все равно нет никакого смысла.
