Елена Чалова
Греческие каникулы
МОСКВА
— Сема, я тебя прошу! — Мать орала в трубку так, что Лизе стало жалко отца, хоть тот и находился в Израиле, то есть вне пределов досягаемости разгневанной супруги. — Сема, ты не можешь меня бросить!
— Циля, рыбка моя, о чем ты говоришь? Разве я не работаю как вол, чтобы тебе и детям было хорошо? Я скоро приеду, и мы вместе пойдем на свадьбу Якова и Марии. Ты купила себе новое платье?
— Сема, если ты не приедешь немедленно, меня в нем и похоронят!
— Циля, радость моя, ты преувеличиваешь…
— Да? Я преувеличиваю? А ты помнишь, что эта полоумная, твоя тетя, устроила на нашей свадьбе? Я никогда ей этого не прощу, никогда! А теперь она хочет остановиться у нас, и ведь если она то же самое сделает на свадьбе Якова и Маши…
— Циля, солнышко мое, ну я же приеду к этому моменту. Если хочешь, я лично буду ее контролировать, и мы не позволим ей испортить свадьбу. Ну что ты так переживаешь? Роза, конечно, с причудами, но она добрая женщина и она моя двоюродная тетя…
Мать вопила, угрожала, уговаривала. Отец, голос которого ласково журчал в трубке, был, как всегда, абсолютно непробиваем. Лиза прислушивалась к разговору без особого интереса, тем более что исход дискуссии был предсказуем. Девочке не понадобилось много времени, чтобы осознать: несмотря на шумную активность мамы Цили, последнее слово всегда остается за отцом. Если он сказал, что родственница будет жить у них, — так тому и быть.
Вообще, приезд тетки обещал немало развлечений, и Лиза, заскучавшая в связи с окончанием занятий в школе, была не против такого оживления. Начать с того, что тетка известила о скором приезде телеграммой. Лизе уже четырнадцать лет, но ни разу в жизни она не получала телеграмм. Электронные письма и эсэмэски приходили каждый день, даже простые бумажные письма от каких-то архаичных родственников случались, но чтобы телеграмма — такого еще не было.
Когда в дверь позвонили, Лиза и мать бросились в прихожую, но, как всегда, не успели. Маленький Лизкин брат — шестилетний Оська — обожал открывать двери. Как уж он чувствовал, что кто-то идет, оставалось тайной, но всегда успевал распахнуть дверь, прежде чем мать могла остановить его и выполнить необходимый для тревожной московской жизни ритуал: взглянуть в дверной глазок и спросить «кто там?».
Однажды Циля обнаружила у дверей цыганок, которые уже подхватили на руки маленького Осю и просочились в прихожую. Это был единственный раз в жизни, когда Циле изменил ее громкий и уверенный голос. Она молча рванулась вперед, выхватила ребенка из чужих немытых рук, почти не глядя зашвырнула его в стенной шкаф, схватила зонтик и принялась охаживать пестревших платками и длинными юбками теток. Те с воплями бросились из квартиры.
Каким образом, непонятно, но вместе с ними пропали Семины зимние ботинки, привезенные им из Канады, Лизина кроличья шубка (в тот день была оттепель и она ходила в школу в куртке) и норковая шапка Цили. Правда, и цыганки понесли некоторые потери: достав из шкафа сыночка, Циля увидела, что он прячет что-то в кулачке. С трудом разжав детскую ручку, мать отобрала у ребенка золотую цепочку и одну серьгу с розовым камушком. Она тут же вышвырнула это добро в окошко, а Оську наказала: весь день была с ним сурова и не дала сладкого. Однако воспитательные меры не помогли, и малыш продолжал гостеприимно распахивать дверь на любой звонок.
В этот раз им всем повезло, потому что на пороге переминалась всего лишь тетка-почтальонша — бодрая и общительная Лариса Васильевна.
— А вот кому телеграмма пришла? — голосом ярмарочного зазывалы завопила она.
Маленький Оська как зачарованный взирал на большую сумку, висевшую на плече почтальонши и украшенную целой коллекцией значков.
— Лиза, возьми ребенка! — крикнула мать, и Лизке пришлось держать молча вырывавшегося братика, пока Циля расписывалась за телеграмму. Закрыв за почтальоншей дверь, она прочла напечатанные на некачественной бумажке слова и тут же бросилась звонить мужу.
Лизка подобрала валявшийся на полу бланк и прочла: «Приезжаю 13 июня Киевский вокзал поезд 172 поживу вас неделю Целую Роза».
А Циля, схватив телефон, уже набирала номер мужа.
Подождав, пока она закончит разговор, Лиза появилась в кухне и с любопытством спросила:
— А кто такая эта Роза?
— Язва на теле нашей семьи, — мрачно отозвалась Циля.
— И на какой конкретно части тела она обитает?
— Что? — Мать взбивала кляр для рыбы и упорно поворачивалась к Лизе спиной, но та и не думала отставать.
— Где живет эта тетя Роза?
— Ой, Лиза, тебе что, нечем заняться, кроме как слушать сплетни о родственниках?
— Ну, не хочешь говорить — не надо… но я подумала, раз она будет у нас жить, я должна хоть что-то про нее знать. Чтобы как-то разговор поддерживать и вообще.
Масло брызнуло с раскаленной сковородки в разные стороны, когда Циля метнула на тефлон первый кусок филе судака в кляре.
И, рассказывая о тете Розе, шипела она не хуже той сковородки.
— Я тебе настоятельно советую поменьше с этой ненормальной разговаривать. Она, видишь ли, возомнила себя гадалкой и ясновидящей. Это же дикость! Но больше всего меня поражает, что какие-то клуши ей верят и она даже имеет свою клиентуру! И это в Черновцах-то, где Роза прожила всю свою жизнь и ее знают как облупленную! Хотя язык у нее и правда хорошо подвешен, это, наверное, семейное. Задурит голову кому хочешь!
— А что ты там поминала насчет свадьбы? — Лиза потянула было с тарелки золотистый кусочек кляра и тут же получила по рукам.
— Через пять минут за стол сядем, тогда и поешь! — непререкаемым тоном заявила мать. — Насчет свадьбы? Ох, даже вспоминать не хочу! — И тут же стала рассказывать: — Представь, на нашей с Семой свадьбе эта крокодилица поднялась говорить тост и как завела: я карты разложила, чтобы заглянуть в будущее любимого Семы, а там много сложностей… Ну, я смотрю, отец твой хмурится. А Роза опять: отношения молодых будут непростыми. Сема косо на меня смотрит! И это на свадьбе, ты представь! А эта язва черновицкая знай гудит: и ты должен набраться мужества, Семочка, потому что несчастья закаляют характер.
Циля вдруг замолчала, опустилась на стул, лопаточка выпала из ее руки, и Лиза, глянув матери в лицо, увидела, что та плачет.
— Эй, мам, ты чего? — Девочка растерялась. — Не хочешь — не рассказывай, я так просто. Ну мам…
— Ты взрослая уже почти, так что ничего, — прошептала мать. — Я ведь беременная тогда была, на свадьбе. А через месяц на Сему наехали, крыша его же и наехала… Так страшно было. Он все деньги отдал, чтобы только семью не трогали. Откупился… Но ребенка того я потеряла.
Лиза растерянно молчала. Никто из взрослых ни разу прежде ни о чем таком при ней не упоминал. И теперь она могла только обнять мать за плечи и жалеть ее.
— Мама, а кушать? — Братик стоял в дверях и с недоумением взирал на обнявшихся мать и сестру, а также на сковородку, от которой поднимался невкусный дым.
— Ой, да что же это я! — Циля вскочила, быстро вытерла слезы и схватилась за сковородку. — Черт бы побрал эту Розу! Вот и рыба из-за нее сгорела!
