— Так в чем же дело? — спросил Бодров, — Давайте искать.
— Давайте все-таки дадим обычное объявление.
— А почему обычное? Обычно у нас не хватает до пятидесяти работниц, а сейчас больше двухсот. Ситуация у нас необычная.
— Сходите к главному, может, он решит,
— Я уже был у литсотрудника, у завотделом, теперь у вас. Я уже потерял два часа. А казалось бы, чего проще! Нам нужны работницы, мы даем объявление, оплачиваем его. Всем выгодно. Но все говорят: «нет». Почему?! Ну пришел бы я к какому-нибудь бюрократу, но ведь я пришел в газету.
— И все-таки пойдите к главному…
— Ох, и послал бы я вас знаете куда… Но не пошлю, очень уж нам нужны работницы…
В управлении торговли шло совещание представителей торговли и фабрики, на котором присутствовали Лыхина и Бодров. Выступала молодая напористая женщина.
— Нет, — творила она, — больше мы ваших джинсовых костюмов не берем.
— Простите, — улыбнулась Лыхина. — Давайте уточним. Не берете в этом месяце?
— Нет, до конца года. Судя по темпам продажи, нам запасов хватит с лихвой. А на следующий год мы не возьмем и половины. По-прежнему будем брать все из байки: детское, мужские сорочки… Кстати, поставки новой модели просим увеличить в три раза… Женские платья возьмем только из хлопка. Так же просим увеличить до ста тысяч пошив хлопчатобумажных мужских костюмов. Село нас завалило заявками.
— А вот этого не будет. — Лыхина вскочила, выдернула из груды одежды на столах серенький в полоску костюм. — Это позор! Это позор — в наше время шить и продавать такие костюмы. Да вы же знаете, сколько было фельетонов именно по этому поводу… Такие мы шили даже не в тридцатые, а в двадцатые годы. Но сейчас — конец семидесятых! Вы здесь говорили, что деревня не берет кошмы из джинсовой ткани. Но деревня консервативна. Сегодня не берёт, завтра присмотрится, переварит и начнет требовать, а мы свернем производство. — Лыхина развернула серенький, невзрачный, то, что мы зовем стариковским, костюмчик и убежденно закончила: — Как хотите, но это позор — шить такие вещи в наше время.
— Наверное, позор, — согласился одни из представителей торговли. — Но требуют.
— Так не будем потакать этим отсталым требованиям! — признала Лыхина.
— Ладно, потакать не будем, — снова согласился представитель торговли. — Чем только торговать будем?
— А вы что молчите? — обратилась Лыхина к Бодрову.
— Я поддерживаю Людмилу Сергеевну, — сказал Бодров. — Это действительно позор — шить в наше время такие костюмы. Вкус покупателя надо воспитывать, а на таких костюмах мы его не очень скоро воспитаем.
Дома у Бодровых был гость — из деревни приехал брат отца, крепкий мужчина лет пятидесяти.
Дядя и племянник по-родственному похлопали друг друга по спинам.
— Садись ужинать, — сказал отец.
— Я не буду, — сказал Бодров. — Ухожу.
— Мог бы и посидеть, родственники не каждый день приезжают.
— У меня дела.
— После дел-то ночевать домой придешь? — мрачно спросил отец.
— Не знаю, — ответил Бодров.
— Дело молодое, — сказал дядя. — Еще повидаемся, я же только завтра уеду. Но у меня к тебе задание. — Дядя принес из передней сверток, развернул его и извлек полосатенький костюм, о котором столько было споров на недавнем совещании. — Достань мне таких пять штук. Ни в одном магазине нет.
— А зачем пять? — удивился Бодров.
— Заказы. Для бригады и для соседа Копылова.
— Мы такие больше не шьем, — сказал Бодров.
— А чего так? — удивился дядя. — Хорошая же вещь!
— Ничего хорошего. Сплошное уродство.
— Какое же уродство, — не согласился дядя. — На подкладке. Летом не жарко. А зимой ватничек накинешь, тепло, в самый раз. И движение есть, и вентиляция. И дешевый для работы. Пока новый — в клуб можно сходить, а замаслишь, выбросить не жалко. Нет, без таких костюмов нельзя. Вот недавно нам джинсы завезли. Курточка — во! — он показал выше пупка, — поддувает. На тракторе кабины пока без герметики. Значит, радикулит. А штаны какие узкие! Я уж не говорю, что ничего в них не помещается, а если куда подлезть, так ведь лопнет по швам.
— Понимаешь, — начал объяснять Бодров, — Раньше такие шили от бедности.
— А я не от бедности, — возмутился дядя. — У мена два парадных есть. Бостоновый и из синтетики. А это для работы. А потом — почему? Раз мы такие желаем — дай нам их, Я лично и мои сверстники к таким привычные. А мы еще лет двадцать на земле поработаем,
— Значит, еще двадцать лет шить такое уродство?
— А что! — гордо сказал дядя. — И будешь шить, пока мы не перемрем. Мы городу хлеб даем, так дайте и нам костюмы, какие мы хотим!
Бодров взял серенький пиджак с мятыми лацканами, внимательно осмотрел его.
— Да, — протянул он, не скрывая замешательства.
Начинался рассвет… Марина и Бодров лежали вместе.
— А ты знаешь, что у меня есть сын? — спросила Марша.
— Знаю, — спокойно ответил Бодров.
— А ты детей любишь?
— Конечно люблю.
— Если бы я была замужем, — признаюсь Марина, — я бы родила еще троих или четверых, а может, даже пятерых Я для этого дета очень приспособлена, ты посмотри.
— Родить — дело нехитрое, — сказал Бодров. — Главное — воспитать.
— Не хуже других воспитала бы.
— Наверное, — согласился Бодров. — Хоть ты свое воспитание слишком рано закончила.
— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Марина.
— Могла бы еще учиться.
— У меня, между прочим, среднее образование. И я обо всем могу поговорить не хуже других. У меня по литературе всегда пятерка была. Хочешь, о Горьком поговорим?
— Сейчас не хочу, — улыбнулся Бодров.
— А о ком хочешь?
— О тебе.
— Чего обо мне говорить, — отмахнулась Марина. — У меня сейчас неудачная полоса идет. Первый раз влюбилась, так он в армии женился, второй раз влюбилась — сын родился, а он куда-то на север умотал. А сейчас ни то ни сё.
Бодров молчал.
— Ты чего? — забеспокоилась Марина. — Я все понимаю. Ты на виду. Никто ничего знать не будет. Я тебя ни в чем не подведу.
— Ты это о чем? — спросил Бодров. — Я ничего скрывать не собираюсь.
— Дальше будет видно, а пока топай домой. — Марина накинула халат и включила электроплитку. — Сейчас только чаем напою.
… Бодров, уже одетый, прошелся по тесной комнате Марины, в углу которой стояла швейная машинка, а рядом была навалена еще не законченная одежда. Она-то и заинтересовала Бодрова. Были здесь и жилет» и джинсы, платья и пиджаки. В большой коробке лежали пуговицы и «молнии».
