«Я не тренировался». Слова, которые я произношу, плавают совершенно отдельно от меня.
«Ты прав.
«Я купил твою схему», на губах Барона играет улыбка летучей мыши.
«У меня нет никакой схемы, кроме того, я ничего не продавал», пожимаю я плечами, освобожденный от несуществующего груза.
«Как же, как же. Ты продавал свое драгоценное и несравненное эго». Его губы были изогнуты книзу, его слюна брызгала мне в лицо. «Как только я узнал, что того красавчика шлепнули, я сразу понял, что это сделал ты». Я слушал его, одеревенев.
Равнодушие сгустилось в полное бесчувствие. «Хочешь узнать, как мне удалось сложить весь пазл?». Я не стал пользоваться еще одним предложенным мне интермеццо, чтобы пробормотать что угодно, что было бы похоже на защиту. Я предпочел подвергнуться облучению хладнокровными рассуждениями. Это не тот момент, когда говорят «да» и «нет». «Бессмысленно разыгрывать из себя сфинкса, мудило. Тебя выдала Даница. Сказала, что ты с ней не стал. Ее жутко обозлило твое сострадание. А, может быть, твоя возвышенная любовь». Барон, чтобы как-то себя успокоить, изрек тупое нравоучение: «Влюбленный, оргия не место для выражения чувств».
«Я не любитель оргий», сказал я пустым голосом.
«Кто ты такой, чтобы прощать мою телку?», прошипел он, скрипя зубами. У него были отличные фарфоровые зубы, и скрип слышался отчетливо, как скрип тормозов.
«Я твой человек», у меня начался бред.
«Не пизди», выкрикнул он. «В моем приходе праведников нет».
«Я не сказал, что я праведник», исправил я своего приходского священника.
«Барону решать, кто с кем ебется, ясно?». Его выпученные глаза въедаются в меня повсюду, где я чувствую под кожей мясо и кости. Почему-то он до сих пор меня не ударил. Его маска опять стала ровной. Только кадык ходит вверх-вниз, выдавая проглоченную ярость. Замерзший оскал становится еще более загадочным, когда он говорит: «Не только ты страдаешь из-за собственных романтичных бредней. У Титуса та же проблема. Твоя ВИЧ-подружка оскорбила его нежные чувства, и вот, в самые ближайшие часы он подарит ей прекрасную романтичную смерть. Видишь, ты упустил шанс рассчитаться, пока была возможность. Тебе нужно было выстрелить в его разбитое сердце. Может быть, ты спас бы свою драгоценную подружку. Как ты думаешь, почему я именно его послал за тобой? Я дал тебе шанс, а ты его просрал. Просрал и себя, и ее».
«Какой смысл, Барон». Я с трудом дышу, понимая, что это не разговор, но и не воспитательная порка. Пиявка превращается в питона. «Она с этим никак не связана, клянусь. Платить по счету пришел
«Платить по счету тебе придется кое-кому другому. И этот другой имеет право на то, чтобы отомстить». Голос Барона на мгновение теряет металлический оттенок и звучит как сладостное предчувствие.
«Какой такой другой?», я подскочил как ошпаренный.
«Отец того красавчика просто жаждет этого. Я его должник, поэтому передам ему удовольствие разобраться с тобой».
«Я твой человек, ты со мной и разберись. Прошу тебя». Интересно, на что я похож, когда несу этот лихорадочный бред.
«Люди Барона не просят», презрительно передразнивает он мое невнятное бормотание.
«Знаю, но на этот раз я тебя прошу. Покончи со мной. Ты. Так будет правильно». Я трясусь, я тону во всех болотах Нишвила, меня засасывает трясина, и мне нет спасения.
Барон продолжает вертеть свою шарманку: «Сначала мстишь мне без моего разрешения. Потом требуешь, чтобы я тебя убил. Что дальше? Завтра начнешь канючить, чтобы я выебал тебя в жопу. Потому что ты
«С самого рождения готов», говорю я с мучительным трудом. Неужели из моего рта действительно идет густая пена?
«Особо-то ты не важничай, вольный стрелок. Ты не более опасен, чем они», показывает он на присутствующих, которые еще больше, чем я, хотят стать невидимыми. И готовности в них больше. «Ты просто более чокнутый. Еще когда ты пришел ко мне в первый раз, я увидел, в чем твоя проблема. Ты прирожденный убийца, но ты этим даже не наслаждаешься. Поэтому я и приставил к тебе Пеницу. Смотреть, чтобы ты не переборщил. Потому что в нашем деле важна не кровь, а деньги и только деньги».
«Радио Барон» принесло деньги», просопел я.
«Ты ошибаешься, если думаешь, что мы квиты», кисло усмехнулся он, как будто его не очень-то и развлекала моя агония. «Ты толкнул меня в кучу вонючего дерьма. И даже после того, как я тебя сдам, мне все равно придется со всем этим разбираться».
«Не делай этого, прошу тебя». Мой голос едва трепетал, как крылья размазанного шлепком комара.
«Один раз ты меня уже просил, вот так же, помнишь? Пел про свою несчастную мать, а на самом деле речь шла только о том, чтобы спасти твою задницу».
«Что ты хочешь этим сказать?», спрашиваю я, расправляя плечи.
«Не делай вид, что ты более сумасшедший, чем на самом деле. Ты знал про брата, это было не самоубийство. Я спас тебя от тюрьмы, тебе дали бы максимальный срок, маньяк ебаный!».
Я хватаю его за голову, на такой манер, как, предполагаю, делают это гинекологи, когда вытаскивают младенца из материнской утробы. Это так неожиданно, что он не успевает ничего сделать. Я как клещами сжимаю его голову, и он не может шевельнуться, когда я зубами вгрызаюсь в его щеку. В щеку человека без лица. Загадочный оскал Барона превращается в очень, очень человеческую гримасу, которая выражает только одно — страдание. Рыча, я как можно шире раскрываю рот, чтобы укус был сильнее.
Когда страшной силы удар разъединяет меня и хозяина, во рту у меня остается кусок мяса и кожи и странный вкус сгоревшей пластмассы. Крики и ругань свистят вокруг меня сильнее, чем удары. Я падаю всем телом на замасленный бетонный пол, тихо, молча. Извиваюсь. Мне не удается свернуться в положение эмбриона, но я чувствую себя заново родившимся. Да, заново родившимся и растоптанным.
Меня приподнимают, ровно настолько, что я вижу: Барон
«Будь проклята твоя ебаная кровь», взбешенно шипит он. «Выплюнь! Выплюнь, сука!» Он ударяет меня рукояткой пистолета по голове. И хотя я почти теряю сознание, я выполняю приказ своего посрамленного хозяина.
«Щека, это больнее всего, помнишь?», я выплевываю все, что еще могу выплюнуть. Он смотрит на меня вытаращенными полынно-зелеными глазами, наполненными мутными от ярости слезами. Он на самом деле ошеломлен, он сейчас как будто бы узнал на моем лице собственный загадочный оскал. Нечеловеческий вопль заглушает выстрелы. Ослепительный свет пресекает любую мысль, любую картину, любое усилие…
