и…
Чуть позже, когда силы вернулись и наполнились бурдюки, тоненькая струйка потекла по лицу Снорри Сохача, что превратилось в каменную маску: ни морщин на лбу, ни трепета век. Это плохо. Эрик припал к груди отца — и не услышал его сердца. И вновь плеснул на лицо — без толку.
Обманула Урд! У, карга! Говорила, духи хранят Снорри, для них он жертва долгая и потому нужная. Обманула…
— В рот лей. Не мимо.
Рука Эрика дрогнула.
— Отец?!
— Малявку напоил? — Длинноус, смешно отфыркиваясь, задрал подбородок. В волосах родителя прибавилось седины, четче обозначился кадык на дряблом горле.
— Я… я сейчас, отец!
— И в кого такой, а? В нашем роду дурачков вроде не было…
Если собрать весь плавун на берегу, погребальный костер сладится и без дырявой ладьи, и без трофейного дракара полыхнет. Плавуна — море! То есть море выкинуло на берег столько мусора, шишек и коры, что хватит на парочку Чужих Лесов.
— Отец, откуда столько дерева? — Эрик сидел у костра, и ему впервые за много дней было тепло и сытно. В ладонях миска, в миске — уха из мелкой рыбешки и креветок, найденных в завалах бурых водорослей.
— Оттуда, сынок, оттуда. — Сохач довольно потер заметно округлившийся живот. — Далеко-далеко за горизонтом, глубоко под волнами растут рощи и леса, куда там наземным кустикам. У Водана столько живности на подводных пастбищах, что весь Мир Гардов за десяток голодных зим не сожрет. Оттуда и плавун — умирает дерево, отпускают его корни с привязи дна, всплывает ствол да к берегу стремится. Суша все-таки. В море-то мокро чересчур.
Отец засмеялся громко, взахлеб, будто сказал что-то смешное.
Эрик пожал плечами, взглянул на Гель: поняла чего или как? Пошутил Сохач или правду поведал? Гель, хихикнув, подмигнула длинноусу. И тогда лицо Эрика тоже растянула улыбка от уха до уха.
— А как мы здесь очутились? — Отец закурил трубку, и глаза его тут же заблестели, как первые звезды. Отцу стало хорошо, лучше не бывает.
— Дракон принес.
— Какой дракон? — Снорри выпустил из ноздрей два кольца сладковатого дыма.
— Тот, что за соседней скалой спит. Где зарево мерцает. Дышит он так. Видать, не крепко заснул еще, на новом-то месте. — Гель собрала миски, собираясь вымыть их в ручье.
Длинноус закашлялся, подавившись дымом:
— Дракон?! За соседней скалой?!
— А что такого? Нас принес, теперь отдыхает. Эрик сказал: отец к морю ведет. Вот я и попросила, а ящер уважил, потом за скалой прилег. Там вроде камни лучше, галька мельче. Удобней ему там. Ну а я, пока дракон спит, миски помою, можно?
Но Снорри Сохач запретил ей ходить к ручью, сказал, что не до мисок сейчас. Он велел уходить отсюда тихо, но быстро.
Мало ли что дракону в голову его змеиную взбредет, когда он проснется?
Говорят, утро вечера мудренее.
Ложь. Поутру с отцом вообще непонятно что творилось. Накануне добрый был, трубку курил, с Гель разговаривал о всяком, на Эрика не злился даже, будто забыл, что тот пахарей упустил. Но лишь рассветный холодок скользнул под одежды, стылым огладив щеки, Снорри Сохача как подменили. Тычки и подзатыльник — вот что у Эрика было на завтрак.
Накануне собрались быстро, впопыхах. Нехитрый скарб свой бросили — Снорри сказал, что не пригодится больше.
— Отец, мы спешим? Нас ждут? Кого мы ищем отец? Стурманов, да?..
Солнце отмерило давно уже полдень, а они все шли по берегу, огибая скалы и завалы плавника. То и дело попадались заливчики по грудь Эрику, Гель по подбородок. В одной такой тихой заводи на девочку напал кракен. Обвил щупальцами и потащил на дно. Бульк! Была рядом малышка Гель, и нет ее. Эрик закричал — испугался очень. А Сохач, хоть и впереди шел, не видел ничего, сразу догадался, что и как, выхватил меч и скрылся под водой.
Поднявшиеся волны успокоились уже, а Эрик все стоял один.
Море поглотило девчонку и его отца. Кракен расправился с ними!
Слезы полились из глаз Эрика, добавляя соли бескрайней глади. Смахнув их рукавом, он наклонился, окунув лицо в воду, и поднял из-под пятки окатыш размером с голову младенца. Помочь отцу и Гель он никак не мог, но если кракен попытается отобедать еще и Эриком, то получит на первое хорошую трепку, будьте уверены. Хотя бы разок Эрик уж точно огреет чудище окатышем по башке.
И тут что-то большое плеснуло рядом.
Эрик замахнулся окатышем, но, к счастью, ударить не успел — шумно фыркая, вынырнул отец. На лезвии его меча налипла черная слизь. К груди длинноус прижимал Гель, которая дрожала так, что ее страх вмиг передался Эрику — у него зубы тоже начали стучать.
— Жива? — спросил Сохач у девчонки.
Та кивнула:
— Д-д-да-а…
— Так вперед, чего встали?! — скомандовал отец, поставив Гель на ноги. — В чертогах Проткнутого отдохнем!..
Ближе к вечеру Снорри Сохач совсем умаялся, шаг его стал короче, дыхание отрывистее. Каждое движение воину давалось с трудом.
— Отец, что с тобой?
— Вперед! Не останавливаться!
И Эрик шел, пожимая плечами и опасаясь расспросами вызвать родительский гнев.
А потом послышался лай собак. Гель встрепенулась, шмыгнула носом:
— Там люди. У них сталь и лодки. Мужчины. Сильные. Много.
— Стурманы. — Сохач вытер пот со лба. — Пришли, значит.
Часть вторая
Университет
11. Рабы
Зовите меня трэль.
Я — раб. Я — безымянный. Вытирайте ноги о мой живот, плюйте в рот — я буду молчать, внимая хозяину, справедливому и благородному. Вырежьте мою печень и накормите свиней, ваших псов и наложниц — я приму с благодарностью самые жестокие муки.
Я — никто.
Меня продал в рабство ты, мой отец Снорри Сохач!
Я помню, как сдавила грудь лютая ненависть, когда ты, отец, сказал, что торговаться не намерен. Как вырвался я из крепких объятий стурмана-бородача и бросился к тебе. Да-да, я желал смерти родителю, я мечтал впиться в твое горло, я…
