смеялись, хлопали друг дружку по плечам: мы осилили море-дорогу, мы — лучше всех, мы — победители. Будто вторя хозяевам, в ножнах позвякивали мечи — жаждали добычи. Значит, вот-вот грядет битва: сталь соскучилась по крови людской. Воины переглядывались: ха, пусть враг не медлит, пусть сейчас нападает, пока не все с ладей сошли, пока не готовы достойно ответить на приглашение смерти!
Не было в них страха. Наоборот — стурманов переполняла жажда крови. Торчащие мачты мужественности требовали пристанища в фиордах пленниц. Кошелям худоба не по нраву. Где добыча?! Где?!
Эрику связали только руки — он спокойный, от него не ждали проблем. Кости ног хоть и срослись благодаря отварам и примочкам, но еще болели — далеко Эрик не убежит, если и захочет. Зато Гель…
Малышку спеленали так, будто она сокровище, достойное королевского скипетра: ветер изумруду опасен, соль рубину страшна. Травинки-локти перетянуты цепями, запястья тоже. Палочки-ножки обвили звеньями в лодыжках, колени заключили в стальной обруч, бедра обняли кожей ремней. В рот Гель сунули кляп. Длинные волосы ее собрали в пучок, на который накинули мешок, на всю голову нахлобучив, и зашили серебряной нитью, чтобы не слетел. Поигрывая обнаженными мечами, Гель охраняли два воина.
Берег. Жадные зубы секир вгрызлись в сухой кустарник. Воины занялись обустройством лагеря. И вот уже натянулась выбеленная дождями ткань палаток, задымили костры, котлы повисли над огнем, и выставленные посты напрягли глаза, высматривая врага. Обычная суета чужаков в чужом краю, ничего особенного.
Эрику и Гель нашлось местечко в куче припасов, сгруженных с дракаров. Голову Эрик положил на свиной окорок. Похоже, на ужин будет солонина. И это значит, что охота на сегодня не запланирована и отбирать скот у местных жителей стурманы не намерены, а потому на свежатину рассчитывать не приходится. А зря. Эрику хочется свежего мяса. Без соли. Совсем без соли. И без перца, которым забивают гнилостный запах. Эрик ненавидит перец и соль, никогда их есть не будет. Никогда!
Кстати, насчет местных жителей.
Стоило Эрику подумать, что эти благодатные земли наверняка заселены, а за побережьем, опасаясь набегов, наблюдают, как в бухту явились гости, двое. Да не с хлебом-солью — тьфу! — пожаловали, а с претензиями. И были они не просто какими-то людишками с бугра — господа мытари почтили своим вниманием пришлых из-за моря. Кому, как не им, взимать плату с путников за пристанище?
Они — женщина средних лет и мужчина в возрасте — поклонились:
— Здравия вам, стурманы. Рады видеть в пределах наших. Отдохнете, водой пополнитесь да в путь далекий соберетесь!
Мытари не спрашивали — утверждали. Мол, видеть вас рады, но утром отчаливайте, мужчины хорошие, подобру-поздорову.
А еще они сказали:
— За приветливость нашу платят серебром сполна. Таков закон, таков порядок.
Упираясь затылком в окорок, покрытый коростой соли, пригляделся Эрик и прислушался. Стурманы весьма сдержанно выразили недовольство визитом местных жителей, тихонечко, меж собой, назвав мытарей «отродьями Свистуна» и «червями животов».
Ну-ну. Всего двое мытарей, выглядят слабенько, дунь — пополам перешибешь. Баба да старикашка что? могут против сотни воинов, проверенных битвами и годами странствий? Старикашка сгорбленный, седой и бородатый, в холщовой рубахе до пят. Руки жилистые, тонюсенькие. Женщина еще не старая, про таких говорят: наливное яблоко, дальше сок вбирать некуда, дальше только гнильцой покрываться. Красота ее — полдень солнца. Дальше — закат старости, морщины и прорехи в зубах. Но сейчас-то, сейчас! Гибкий стан, широкие бедра, высокая округлая грудь колышется в такт шагам. Не идет — волнует стурманов. Не говорит — любовь-страсть распаляет. Томленья в паху — ого-го! Да только пользы от любви той с птичий клюв. Навара от страсти — как жира в похлебке из рогов и копыт. Ибо охраняли мытарей кошмарные твари, в вечернем полумраке едва заметные.
Вот кого стурманы называли «отродьями Свистуна», порожденьями жутких долин и подземелий Запретного Мира, такого далекого, что Эрику туда в самом глубоком сне не добраться.
Давно, пару зим назад, видел он на торжище заморского зверя о двух хвостах, огромного и сильного, способного переносить по пять бревен за раз. И очень зубастого. Так вот твари, сопровождавшие мытарей, мощью ничуть не уступали тому зверю.
Представьте простого ежа, что вам в пупок иглами засадит шагов с десяти, если в лесу на него наткнетесь. Представили? Нет? Не видали никогда? Странно, в окрестностях гарда Замерзших Синичек тех ежей что брусники на болотах. Рубят ежей, стрелами портят, на копья сажают, норы кипятком заливают — все равно плодятся, изводу им нет. Каждое лето нападают на овец и детишек, а то как же, обязательно. Эрика однажды чуть не угробили. Он едва успел на дерево вскарабкаться. Ежи, целый выводок, принялись в мальца отравленными иглами стрелять. Напыжится еж, нахохлится, как воробей в мороз, а потом резко выдохнет — и полетела вверх игла в руку длиной. Щ-щух!!! — сквозь ветки. Дзычь!!! — рядом с ногой в кору. Хорошо, Эрик высоко залез, не попали в него ни разу…
Так вот одна тварь из тех, что прятались в темноте за спинами мытарей, на ежа была очень похожа. Только лап у нее не восемь, а четыре всего. Но тоже зверушка вся в иглах. И сопела она громко, дышала так.
А вторая тварь… Морок, что ли? Не пойми кто и зачем. Ни очертаний, ни рук-лап, ни морды не разглядеть. Видать, кошмарище выползло из того же Мира, где обитают единороги-призраки.
Короче говоря, капризы мытарей стурманы восприняли всерьез: без разговоров отсыпали столько эре, сколько спрошено было, пообещав на рассвете уйти по воде. Вот только…
— Что — только?! — удивились мытари. Стариковская борода аж затряслась. «Ёж» и «морок» противно взвыли, предвкушая кровь. — Что — только? Ась?
— Товар у нас есть. Продать хотим. Купить желаете? — Ярл кивнул на двух рабов, что валялись среди припасов.
Он указал на Эрика и Гель.
И утром было торжище.
Торпедный катер, или Пятый рассказ о ненависти
Ёсида скучает по сыновьям. Каждое утро он трогает Топь в надежде услышать хоть какую-то весточку. Старик мастерит единорогов, курит опиум, договаривается с торговцами о поставках исходников — и ждет. Ёсида давно не боится вербовщиков, ибо возраст и здоровье запрещают ему нацепить аксельбанты и ринуться в рукопашную. Срок эксплуатации подходит к концу, пора признать: отставнику не обнять больше своих близнецов. Не судьба. Но верить в то, что встреча еще возможна, ему никто не запретит — старику положено быть глупым, на то и седины, и дрожание членов.
День за днем, луна за луной…
И вот однажды, проверяя ловушки для крабов, Ёсида почувствовал дуновение ветерка, нежное, как лепесток лотоса. «Ёсида! — прошептал ветер. — Это дыхание сына твоего Муры! Он вернулся!»
Лодке, самой умной вещи Ёсиды, давно не терпелось отправиться в путь. Она всегда была сыта и довольна, потому что постоянно ела что-нибудь: червей, траву и мелкую рыбешку, каракатиц и жуков- плавунцов, утят и детенышей каланов. Наконец-то ее мечта сбылась: отталкиваясь дном от воды и очеса, направляемая ластокилем и двумя хвостовинтами, она заскользила по Китамаэ. Меленькие чешуйки, усыпавшие борта, тысячекратно отражали радостное лицо старика, который мысленно отдавал команды, корректируя направление взмахами ресниц и морщинами на лбу.
Он внимал ветру и брызгам, он видел
Расстояние испугало Ёсиду. Слишком далеко, за сутки по болоту не добраться. И за двое. И за десять. Оставалось лишь одно…
