порыве отчаянной любви, дочь должна была пронести эту любовь до конца жизни. Жаль, что и ее сердцу предстояло познать боль от потери дорогих людей. Но это являлось неизбежностью, которую следовало принять, как общий удел смертных.
Что-то невнятно пробормотав во сне, Мария перевернулась и подставила мне копну черных блестящих кудрей. Поправив сползшее одеяло, я поцеловала ее в макушку и, откинувшись, закрыла глаза.
Примерно спустя неделю с того дня, как дождь превратил пожженные солнцем степи в салатовый рай, Черная крепость выпустила меня на свободу. Как же я была счастлива! Даже разлука с любимой дочерью не омрачила радости от прозрачно-синего неба и пряного запаха трав. Впрочем, Мария не возражала остаться с тетей Даритой и ее дочерьми. После трагических событий, которые девочке пришлось пережить, она отдыхала среди них и душой и телом.
По общему с братом решению, к горам с нами отправилось всего с десяток воинов: двое из личной свиты Кристиана и восемь человек, внутренних войск Замка, что прибыли год назад вместе с Али и принцессой. Как таковая, охрана в этих землях, не требовалась никому из нас, но у аллотар были более строгие традиции, и лишний раз ослаблять их почтение не стоило.
После приступа, свидетелем которого Кристиану пришлось стать, его отношение ко мне стало более трепетным, почти что таким, как в детстве. И, хотя на сей раз я действительно испугалась, его внимание стоило того. Небо подарило шанс побыть некоторое время слабой и беззащитной, и я твердо знала, что подобная возможность на моем жизненном пути была последней. К счастью, ни Шаддан, ни брат, так и не поняли до конца, что именно мне придется совершить в конце…
Грядущее было для меня отныне столь же очевидно, как уже произошедшее. Не знаю, зачем я получила столь опасный и тяжелый дар… Возможно, требовалось время, чтобы смириться и дорасти до предназначенного… Однако, имей я выбор, то отказалась бы от этого знания.
Несмотря на то, что год жизни, проведенный в стенах Черной крепости, выдался на редкость счастливым, я вздохнула с облегчением, когда одинокая скала с темными стенами исчезла за холмами. Все мое внимание переключилось на горы. Их бесконечная гряда была высечена в памяти до конца дней, но я никогда не думала и не надеялась, что однажды достигну их и смогу прикоснуться. Теперь и эти мечты сбывались. Вряд ли на земле был еще один человек, чьи пожелания исполнялись с такой точностью, как у меня. Может это была своеобразная компенсация за слезы, которые периодически приходилось проливать литрами, а может, я просто умела мечтать более или менее непритязательно. По моему разумению, для счастья требовалось совсем не много: любовь в сердце и относительное спокойствие в душе. Недостатка любви я никогда не ощущала, а в тревогах, чаще всего, была виновата сама - то была расплата за неумение и нежелание думать.
Костер разгорелся на славу. Длинные рыжевато-красные языки пламени, изгибаясь, плясали под черным звездным небом. Даже луна, застывшая тонким серпом, не дерзала соперничать с озарившим степь факелом. Стрекотали наперебой сверчки, изредка затихая, чтобы огласить степь еще более дружным пощелкиванием. Дочь дышала покоем…
Положив руки за голову, я смотрела в небо, подернутое пленкой жара, и звезды вальсировали, как живые. За светлым кругом, шелестели травы, вторя в унисон шипению костра костра. Один из офицеров- аллотар, мужчина лет тридцати, с пышной рыжей шевелюрой и такого же цвета короткой бородой, приятным баритоном напевал какую-то древнюю балладу. При Миэле, не только письменность, но и фольклор были под строжайшим запретом. Однако народ мужественно сохранял свою культуру, тайно передавая из поколения в поколение. Именно благодаря этому мужеству, Карл когда-то сумел узнать от княжны печальную историю Дайны, и исправить роковую ошибку.
Плавая, как на волнах в легкой дремоте, я слушала вплетенную в слова гордость и боль некогда униженного и почти уничтоженного народа, и понимала, что тоже являюсь частью слившихся рифм и нот. Я именовалась Бонарой - той, которая правит, и моего появления в степях Княжества ожидали многие сотни лет…
Почему-то очень отчетливо вдруг вспомнилась та тревожная ночь, перед встречей с Кристаном, удивление моих спутников, когда они узнали кто перед ними, и лицо брата в свете костра… Я чуть не умерла от радости, когда увидела его! Это был поворотный момент в том безумном походе - именно тогда появилась уверенность, что небо на нашей стороне. На том отрезке жизни, приходилось идти со слепым отчаянием и призрачной надеждой на пророчество, обещавшее уничтожение Совета. Теперь все было иначе. Я знала и дорогу и ее конец… Осталось узнать лишь начало, чтобы увидеть карту целиком. Картина должна была сложиться, и я должна была стать ее первым и, быть может, последним зрителем.
Кристиан сидел у моих ног, неотрывно наблюдая за пляшущими языками пламени. Его седые волосы казались золотыми, а в глазах отражались рыжие искры. Задумчиво сдвинув брови, брат подправлял мечом выпавшие из костра веточки, и, казалось, целиком был поглощен песней. Я смотрела на его точеный профиль, и с легкой грустью думала, что годы отмерили князю уже полвека… Несмотря на то, что дети Рода рано взрослели и поздно старели, дыхание времени щадило только тело - душу было не обмануть. Тяжесть прожитых лет давила на сердце такой тяжестью, что даже золотая наследственность не могла спасти от этого груза. По большей части человек ведь умирал вовсе не от старости, а от бесконечного разочарования и усталости.
Почувствовав мой взгляд, брат повернул голову. Морщинка между его черными бровями была не так глубока, как у Карла - он меньше хмурился и чаще улыбался. Я всегда радовалась, что судьба подарила ему счастье и не забыла дать самое главное - покой. Их с Дари любовь была молнией во мраке нашей общей судьбы. Почему счастливчиком оказался именно Кристиан, я понимала – это было даром его натуре. Да и потом, средним детям часто везло: по закону природы, на старших почти всегда ложилось бремя ответственности, младшие несли последствия родительских ошибок, а средние были свободны и то первого и от второго. Наверное, Кристиан всегда и сам это понимал.
-Красивая баллада, - кивнул князь, улыбнувшись мне уголком губ.
-Красивая… - рассеянно согласилась я, осознав вдруг, что давно не слежу за песней.
-О чем задумалась?
-Да так… Вспоминаю прошлое. - Я села и, взяв брата под локоть, положила голову ему на плечо. – В тот день, когда увидела тебя у костра… Думала, что сойду с ума от радости. Аллотары сказали, что отведут нас к своему князю… Можешь представить, какая ассоциация возникла у меня при этих словах? А оказалось, что это ты…
-Да, - хмыкнул он, - помню. Вид у тебя был и впрямь испуганный.
-Удивительно, до тебя мало кто с первого взгляда узнавал меня в образе Лир-ан-Кира.
-Ну, - он неслышно засмеялся, - вообще-то и мне потребовалось некоторое время. Только когда ты так отчаянно шагнула, и я увидел выражение твоих глаз… - он нагнулся и поцеловал меня в голову. - Тогда и понял. Ли, моя Ли! Я ведь думал, ты погибла, да и о Карле мало что было известно…
Мне вспомнились вдруг его недавние слова – боль от них до сих пор тревожила память.
-Кристиан, почему ты сказал тогда, что я отняла у тебя брата? Что ты имел в виду?
Он нахмурился и, вздохнув, отвернулся.
-Может, не стоит снова бередить старые раны? Все уже прошло. Я просто был зол, Лирамель.
-Не уходи от ответа… Мы ведь обещали друг другу - никаких недоговоренностей и тайн.
Брат задумался. Потом пожал плечами и, искоса глянув на сидящих поодаль воинов, как-то горько усмехнулся.
-Когда ушел отец… - тихо ответил он, переходя на греческий. - У меня остался только Карл. Тетя Лиз любила нас, но и я, и брат всегда соблюдали с ней определенную дистанцию. Несмотря на то, что мы как близнецы были очень разными, связь между нами была настолько прочной, что порой не требовалось слов, чтобы чувствовать мысли друг друга. А потом появилась ты. И в один день Карл закрылся. Он ничего не стал объяснять, был внимательным, вникал во все мои дела, всегда находил время выслушать, но связь была разорвана раз и навсегда. Бежали месяцы, иногда приходилось подменять его, чтобы посидеть с тобой, но это были единичные случаи. С первого дня появления в нашей жизни, ты стала его неотъемлемой частью, заняв то место, которое принадлежало мне по праву... Карл изменился - было ощущение, что на его плечи рухнул пятиэтажный дом. Я видел, как он мечется, думает, страдает, и ничем не мог помочь, потому
