— Ну, и как?
— Перелом руки. Скорее всего. Но неосложнённый. Лёгкое сотрясение. Рана на голове.
Я его полечила… рану зашила… (Опять заискиваю!) — Справишься, чтобы в область травму не сообщать?
— Думаю, справлюсь… (Я — молодец! Похвалите меня!)
— Ну, молодец, молодец. Я на урок спешу. Ты что-то ещё хотела сказать?
— Я потом, чтоб не торопясь… (Потому, что я боюсь!)
— Ну, давай завтра, после пятиминутки. А может, и на пятиминутке разберёмся.
— Да, Галина Николаевна! — радостно ответила я.
Как пионер — всегда готов! Что же это со мной, Господи? Что это за страх, что это за паралич? Что это за подлость? Эх!
Глава 12
Уже перед самым обедом, я, после проведённых с шумом и криком прививок, сидела в своей «келье».
Дверь была открыта, и я просто отдыхала.
В дверном проёме возникла фигура поварихи, Люды.
Поваров, или поварих, у нас две. Вчера была Света, сегодня — Люда.
Света — женщина уже пожилая. Может, не столько пожилая, сколько пьющая. Выглядит соответственно.
У неё ровно столько выговоров, сколько стаканов она может выпить, пока не упадёт под стол. Однако не выгоняют её, жалеют.
Один сын у неё — сидит, а второй, тоже беспутный — не работает, шляется. Наркоман, говорят. Всё тянет из дома.
Свету держат, пока она на смене не запьёт. Она держится, сколько может, потом — начинает пить. Тогда её переводят в посудомойки, на месяц, а потом опять, в поварихи.
За четыре года, что я здесь, это уже случалось четыре раза.
Люда же — ещё молода. Она своенравна, а иногда даже развязна. Может ответить дерзко, грубо. И детям, и воспитателям, и даже — своей дорогой «шефе».
Люда всегда ярко накрашена, а волосы выбелены. На лоб спадает низкая, белая чёлка. С мужем Люда разведена, и занята сейчас тем, что меняет мужиков, налево и направо. Причём ещё и рассказывает об этом, почти без стеснения. И со смехом.
Вот Люда и возникла в дверях.
— Наталья Петровна, вы одна?
До чего же у неё юбка короткая! Неужели она сама этого не чувствует?
— Можно к вам?
— Давай. Что случилось?
— Голова болит. Можно давление померить?
— Давай, померю.
Я достала аппарат, развернула манжетку.
— А вы можете двери закрыть? — неожиданно спрашивает Люда.
— Зачем?
— Закройте!
Когда я закрыла двери, Люда сняла манжетку со своей руки.
— Мне давления не надо. Я хочу вам важную вещь рассказать… Наталья, они тебя сегодня на кухне обманули… «Шефа» тебя надула, как девочку.
— Как? Я же там у вас — опозорилась сегодня ведь по весу — всё сошлось.
— По весу! А кости-то, кости!
— Что — кости?
— Точно, Наталья Петровна, вы не догоняете! Кости-то были — вчерашние! А может, и позавчерашние!
— Как?
— А вот так. Люба говорит утром: сегодня эта дура придёт… вы уж простите, за дуру-то…
— Да ладно, чего уж там.
— Сегодня эта дура придёт, а мы ей устроим полный вес. «Шефа» частенько так делает. Кости поварит, потом из котла вытащит, завернёт, и в холодильник положит. И у неё — всегда всё шито-крыто, и по весу — совпадает. Ни одна комиссия, ни одна СЭС не подкопается.
— Значит, каждый день… Это — килограммов пять-шесть, каждый день…
У меня не было слов. Не то, что слов. Даже не было эмоций. Я машинально собирала в чехол свой тонометр. Дура я, дура. Правда, дура.
— Три-четыре кило Тамарка забирает, кладовщица. Кому что дать, из начальства, это Тамарка делит. Остальное — наше. Но нам, кухонным, совсем немного перепадает.
— Но перепадает?
— Конечно. Это я тебе только по мясу рассказала. И по маслу — так же, и по сахару. Тамарка, может, и выдаст правильно, если комиссия. А потом придёт, и всё, что ей надо, заберёт обратно. Ведь ни одна комиссия не может сидеть на кухне круглые сутки.
— Господи, да как же это…
— Это так, Наталья, я не вру. И, по-моему, там ещё химия идёт. Прямо от меню. Ты попробуй, посмотри меню. Подробнее посмотри. А то мы иногда готовим вообще без меню.
— Зачем ты мне всё это говоришь, Люда? Почему?
— Потому, что ты брать перестала. У тебя сил хватило с этим делом завязать. Мы же видим всё. А у меня не хватает сил. Нет, не хватает у меня сил — ни от любовников отказаться, ни от мяса.
И тут она засмеялась.
— Мне любовников кормить надо!
— Нет, Люда, постой. Если я их поймаю, ты свои слова подтвердишь?
— Ты их не поймаешь. А если и поймаешь, то они — вывернутся, а тебя — подставят. Что, тебя подставить не за что?
— Есть. Меня, по медицине моей, вообще подставить легко. Я могу на каждом шагу залететь. Или на дезрежи-ме, или на вшах, или на прививках Я уже об этом думала.
— Вот-вот, подумай. Я тебе потому рассказала, чтобы ты не извинялась так сильно. Перед Любой нашей, перед «шефой», тем более. Она, потом, знаешь, как смеялась…
— И директору рассказала.
Рассказала. Но ты имей в виду, что директриса наша — всё и так знает, и без «шефы». И всё сама держит в руках. Она знает, сколько мяса, и какого, идёт на стол. И директриса Тамарку не даст тронуть, никому.
— Да…
— Так что, лучше ты успокойся, Наталья Петровна. Что сделаешь! Все воруют! Не своруешь — с голоду помрёшь. Разве на нашу зарплату можно прожить? Вот и воруем. Каждый — на своём месте, ровно столько, сколько по должности положено. Кому больше, кому меньше…
— Люда, но ведь от детей! От сирот!
— А если я домой ничего не принесу, то мой сын сиротой станет! И все мы так, учти. Думаешь, Светка против них пойдёт? Кто её, пьяницу такую, на работу возьмёт? Куда её можно взять? Может, её потому и держат, что она ни пикнет никому, и ничего.
— Ну ладно, от такой зарплаты… От всей этой жизни… Куда нам деваться… А те, кто выше стоят? У них что, тоже — на хлеб не хватает?
— А я про них не знаю. Я тебе что сказала, то сказала. А им — Бог судья. Я ведь тоже крещённая.