— А-а-а… а ты кто? — растерялся леший.
— Как это кто? Чертей ни разу не видел?
— Видел… когда виску пил. Но сейчас-то я ни капельки…
— Это все, друг мой, относительно, — философски заметил Глушата. — Есть упоение в бою.
— Но не до такой же степени упиваться?
— У настоящего героизма не должно быть степеней! — гордо вскинул голову рогоносец.
Пока Бахрята размышлял над глубоким смыслом этой фразы, на место соединения двух фронтов прибыл сам князь Николай с ученым котом на плече. Рыцари по команде маркиза отвлеклись от добивания раненых барыгов, обнажили головы и преклонили колена. Воевода Бартош при виде Верховного Главнокомандующего встал по стойке «смирно», подтянул живот да так и застыл, поедая начальство глазами.
Только Глушата лихо щелкнул копытами, вытянул хвост горизонтально земле и строевым шагом промаршировал к Шмелёву. Остановился за три уставных шага и отрапортовал:
— Государь, сводный отряд преследовал отступающего противника и вышел на соединение с основными силами! Потерь нет, трофеев почти нет, личный состав к бою готов и ждет дальнейших распоряжений!
Николай поблагодарил черта и доброжелательно улыбнулся.
— Вольно.
— Вольно! — продублировал Глушата.
Казимир Бартош позволил себе выпустить воздух из молодецки расправленной груди, но рыцари так и остались стоять на одном колене.
— Чего это они?
— Желают дать присягу прямо на поле боя, государь, — пояснил маркиз ди Мьянетта. — Предыдущую приносил я от имени всего отряда, но теперь, когда люди доказали право на личную клятву…
— Ага, понятно… — Шмелёв не стал откладывать процедуру и быстренько шлепнул каждого плашмя мечом по плечу. А потом обернулся к черту. — А ты?
Глушата побледнел:
— Я не могу присягать!
— Что значит, не могу? — Базека напустил на себя вид бывалого контрразведчика и с самым зловещим видом прошелся вокруг черта. Тот явственно ощутил пробежавший по спине холодок и затягивающуюся на шее удавку. — В мире нет таких крепостей, которые не смогли бы взять боль… а, это я уже Горынычу говорил. Ты шпион Ордена? Сознавайся, на кого работаешь?
— Нет, — поспешил оправдаться Глушата. — Мы, черти, просто обязаны по природе своей нарушать все данные клятвы. Вот как поклянусь, так обязательно предам.
— Зачем? — удивился кот. — Думаешь, что кто-то другой сможет предложить больше? А хочешь получать жалованье в сто раз выше моего?
— Хочу.
— И хоти на здоровье. Я за идею служу, не за деньги. Понял?
— Нет.
— Ну и дурак. Если верить законам математики, а им нет оснований не верить, при умножении ста на ноль тот самый ноль и получится. Тебе в кои-то веки выпадает возможность… это… выпадает, короче… Ну чо, согласен?
— А присягу?
Ученый кот сел на землю и устало подпер лапой голову:
— Ну как же тебе еще объяснить… Присягу принесешь, а вот нарушить ее не сможешь.
— Это почему?
— А потому что бесплатно чертям предавать не положено!
— А за деньги?
— Какие на хрен деньги? — Разозленный Базека вскочил и забегал кругами. — Если ты будешь получать ноль, то есть совсем ничего, то сколько бы тебе ни предложили, при умножении на ноль это превратится в тот же ноль. Вообще в ничего, понял? Или хочешь ишачить за просто так на чужого дядю?
— Погоди, — Глушата задумался и почесал лысину. — Так у князя я тоже…
— Почувствуйте разницу! — Кот широко улыбнулся. — Он-то уже своим будет, так что урона чертячьей чести здесь не вижу. Заплати налоги и спи спокойно, дорогой товарищ.
— Да, но с чего?
— Как это? А доля в трофеях? Частным предпринимательством еще можно подрабатывать или уроки давать. А хочешь, иди в сельское хозяйство — кое-какая животина и инструмент уже имеется.
— Боевыми вилами — навоз?
— Ачоа? Какое же гражданство без налогов?
Казимир Бартош стоял рядом и поспешил на выручку к другу:
— Не переживай так, чертушка, тут надысь ангел к князю прилетал, так и его, говорят, заставили за топтание неба заплатить, — зашептал он Глушате в ухо.
— Точно? — Черт скосил глаз на воеводу.
— Точнее не бывает. Над полем пролететь — двадцать серпянок, над деревней — сорок. А уж над городом — меньше чем за три крестовика не пускают. Дешевле какая-то экономика не дозволяет. Эх, и зловредная, слышал, баба…
Подбодренный свежей информацией рогоносец воспрянул духом. А на самом деле, чего он теряет? И, в конце концов, сколько можно терпеть тяжкий гнет румийских бесов? Набегами на них, кстати, и неплохую денежку заработать получится. И на налоги, и на кабак хватит. А ежели о перспективах задуматься и вспомнить рассказы стариков о дивной стране на востоке с огнедышащими вулканами и горячими гейзерами, то вообще неплохо вырисовывается. Точно, даешь национальную автономию!
— Согласен на тринадцать процентов подоходного!
Шмелёв и черта хлопнул по плечу, только прикинул в уме, как будет оправдываться перед Саввой. А со стороны леших послышался довольный и честный-честный голос Бахряты:
— Да ты что, маркиз, какой еще обоз? Не было никакого обоза! Вообще не было!
Глава 18
На опушке роскошной дубравы, еще недавно, а может, и по сию пору, священной рощи местной мордвы, была организована полевая церковь. Точнее, она задумывалась таковой, но из-за нехватки мест в лазаретах ее переоборудовали под госпиталь и операционную. С полотняных стен на лежащих раненых смотрели иконы нового письма, чистые и светлые. В отличие от объявленных еретическими произведений старых румийских мастеров. Да и не должен настоящий мастер рисовать так мрачно, что аж мурашки по спине пробегают от строгих и укоризненных взглядов. Пробегали, точнее сказать. Нынче по-другому… Вот маленькая Лёля на руках у матери — будущая святая покровительница семьи и любви улыбается посеченным вражескими саблями воинам и благословляет зажатым в крохотном кулачке букетом ромашек. Ярко-синие детские глаза — лучше всякого обезболивающего. И рядом воскресший Спаситель, веселый и сильный, как подобает человеку и сыну Божьему. Зачем грустить ему? Ведь впереди вечная жизнь и вечное Небо!
Но в шатрах лежали только тяжелые раненые. Все прочие просто ждали своей очереди на свежем воздухе, терпеливо сидя на теплой земле, а кто-то прохаживался, баюкая и укачивая туго спеленутую руку с пятнами крови на полотняной повязке. Их осматривали и оказывали первую помощь пятеро славельских лекарей и два десятка татинских священников, временно сменивших кадило на скальпель. Несколько лет уже в сан посвящали только бывших воинов, и кому как не им уметь вырезать застрявшие стрелы и зашивать рубленые раны. Нет высшей доблести, чем умея убивать — спасать! Сейчас тела, завтра души.
