Получивший молчаливое одобрение Николая черт обернулся к румийцам:
— Прошу любить и жаловать — я теперь лицо официальное. А где посольские дары от вашего Базилевса?
Опешившие послы молча, но дружно показали глазами на шатер, откуда уже раздавался азартный перезвон и советы ходить с бубен.
— А вот и нет, не угадали, — не согласился рогоносец. — Это мое золото! И камни мои! Базека, сколько там?
— Мизер неловленный, — откликнулся кот. Но потом переспросил: — Или ты про деньги?
— Ага.
— Так, мелочи немного… Но нам с тобой хватит.
— Все равно мало. Во сколько посольскую одежду оценишь?
Базека не стал надрывать глотку, а сам вышел для осмотра. Но много ли времени нужно опытному взгляду?
— Сотни две дам, не больше. Вот у этого рубин поцарапанный, а у тех брильянты немного желтоваты. Хрень, короче говоря, а не брильянты. Тем более такая огранка давно уже не в моде. И тряпки пыльные… Они в них что, по улице ходят что ли? Моветон, как сказал бы один мой знакомый маркиз. Ну так что, отдаешь? Дороже все равно никто не возьмет.
— Я не покупать — князю в подарок.
— У нас намечается бал-маскарад?
— Нет, но совсем ничего не взять…
— Тогда и сотни хватит — княжескому величию приличествует скромность.
Глушата посмотрел на Николая, испрашивая одобрения, и тот кивнул, тщательно пряча усмешку в усах.
— Раздевайтесь! — Пресс-секретарь замахнулся вилами.
Через минуту посол чрезвычайный и два полномочных стояли в одних набедренных повязках, а чуть поодаль лешаки-танкисты с увлечением мародерствовали над слугами и конвоем.
— А теперь подите прочь! — Черт ударил левой рукой по сгибу правой, указывая направление. — Для нашей чести уроном будет с голозадыми обезьянами разговаривать — невместно. Прочь, я сказал. Молчать!
Николай не стал дожидаться развязки комедии и сбежал в шатер, где упал на мягкие подушки и уже во весь голос расхохатался. Появившийся следом Савва присел рядом в низенькое складное кресло и с кряхтением вытянул ноги. Когда вошел волхв, Шмелёв уже успокоился и просто всхлипывал, а заботливая русалка вытирала ему слезы собственноручно вышитым платочком.
— Значит, война? — Серега опустился прямо на расстеленный на земле ковер. — Не надорвемся?
— Война, — подтвердил Николай. — И заметь — не мы ее начали. Да и идет она уже давным- давно.
— Будешь мне объяснять.
— Именно.
— А Орда?
— А что Орда? Половину с Божьей помощью одолели, да и вторая от нас никуда не денется. Это так, пустяки.
Волхв промолчал, краем уха вслушиваясь в негромкое бормотание ученого кота:
— Это на корабли… пушек еще… И город в Крыму построю… два города. Хватит, нет? Займу… корону надо будет заказать… котам корона положена или как?
А у Патриарха совсем другие мысли крутились. Что война? Румийцы далеко, и пока их золото дойдет до возможного агрессора — всегда можно успеть подготовиться или нанести упреждающий удар. Тут иное не давало покоя:
— Послушай, Николай Васильевич, а кто такой Спящий?
А Шмелёв уже положил голову русалке на колени, зевнул сладко, до хруста в челюстях, и ответил с закрытыми глазами:
— Разве не видно? Спящий — это я.
«Мне опять снятся странные сны. Такие и раньше снились, но этот был особенно ярким и запоминающимся.
Я шел едва заметной тропинкой, вьющейся по огромному ржаному полю, и видел вдалеке, на самом краю, высокое дерево, в тени которого сидел, привалившись спиной к стволу, седой старик. Самое удивительное — знаю, кто он.
Тропка долго петляла, но вот дошел и сел рядом, разделив сосредоточенное молчание. Дедушка улыбнулся и достал из лежащей у ног котомки два яблока — одно протянул мне, а другое привычным движением вытер о подол вышитой рубашки и с хрустом раскусил сам.
— Угощайся.
Покатал подарок на ладони — мелкое, не больше китайки, красное с одного бока. Помню варенье из таких в детстве. С веточкой.
— Спасибо. Или лучше — благодарю?
— Ты прав, второй вариант меня всегда больше устраивал.
Мы помолчали. Каждый о своем.
— Не стесняйся, ешь яблоко.
— То самое?
— Оно.
— А где змий?
— Его и не было никогда. Вы сами придумали, чтобы оправдать собственную дурость. Да что же не кушаешь?
— Честно сказать? Боюсь.
— Чего? Это просто сон.
— А если нет? Что-то не чувствую в себе готовности к знаниям.
— Сомневаешься? Это хорошо. А вот тот мужик не сомневался, сожрал — и дело с концом. Несколько двусмысленно звучит, не находишь? Да… и кроме знаний о природе поноса он ничего больше не приобрел. А ты кушай яблоко, кушай! Специально самое спелое выбирал.
— И я познаю суть добра и зла? А потом железной рукой погоню всех в светлое будущее, являясь истиной в последней инстанции?
Старик печально улыбнулся:
— А сейчас разве не так? Впрочем, когда-то и я шел по этому пути.
— Читал. А мне это зачем? Повторять ошибки только потому, что создан по образу и подобию твоему?
— Да что ты цепляешься к этой фразе? На ней свет клином сошелся? Я дал гораздо больше — свободу выбора и свободу воли. А что до ошибок… ты совершаешь не мои, свои. Без всякого познания добра и зла.
Хм… будто не знаю, что не безупречен. Но зачем тыкать носом, пусть и во сне?
— И какие же ошибки?
— Сам посмотри, — старик показал рукой на поле. — Видишь тропинку?
— И чего? Тропинка как тропинка.
— Но ведь ты шел не по прямой, хотя цель была блага и светла. Это я про себя, если не понял.
Ну что за манера говорить притчами?
— Но не топтать же колосья? Чужой труд нужно уважать.
— А мой?
— Это как?
— Ты идешь по моему полю с мечом в руке… Пусть даже не всегда сам рубишь… Но я тоже
