Да, он хотел пить. Но… Невероятно! Жажды он больше не ощущал, рот был полон слюны, хоть плюйся, а язык… как язык! Но когда? Когда это произошло? Всё-таки без чертовщины не обошлось. Только пугало другое: он всё чаще не успевал фиксировать изменения в своем организме, всё происходило быстро, незаметно и без видимых, не поддающихся реальному логически-аналитическому анализу причин. Очень пугало.
Дверь.
Смотритель вспомнил о приоткрытой двери в спальню Юры Клинова. Какого дьявола она открыта?!
Пламя свечки дрожало и потрескивало. За окном подряд сверкнули молнии, и раскаты грома слились в единый рык. Виктору Ильичу почудилось, что дверь в спальню Кошмарного Принца приоткрылась ещё чуть. Смотритель вдруг понял, почему во всех фильмах ужасов герои пытаются непременно, рискуя собственной шкурой, выяснить: «is anybody home?» Сие, батенька, любопытство. И не простое, а роковое любопытство, заставляющее идти к опасности и нашептывающее, дескать, опасности-то нет, всё это плод воображения, вот сам посмотри, выясни, успокойся. И герои идут, выясняют и умирают. Виктора Ильича тоже тянуло выяснить. Его не страшило то, что буквально накануне ввергло в шок. А если сейчас там дожидается и вовсе глубокое моральное потрясение?
Всё неважно перед любопытством.
А ситуация действительно походила на плохо снятый ужастик. Даже свет — и тот вырубился, ха! «Рок это порядок и последовательность причин, когда одна причина, связанная с другой, порождает из себя явление», — так, вроде, говорил Гераклит из Эфеса. Что бы там ни ждало,
Громыхнуло.
Сроду не скрипучая дверь вдруг скрипнула.
Или снова почудилось?
Дождь тарабанил по карнизу уже мощнее. Снова молния. Снова гром. И снова молния и гром. Порыв ветра швырнул в окно горсть крупных капель. Стоя в двух шагах от двери в спальню, Виктор Ильич опамятовался и прикрыл рукой неустойчивое пламя свечки, словно стихия за окном могла её затушить. Он чертыхнулся и раздраженно отдернул руку. Вошёл во мрак спальни. Опустив свечку, смотритель проверил наличие пыли — пол был безупречно чист. Оно так и должно быть!..
Дождь? Нет — стук! Не похожий на тарабарщину капель. Словно… хо-хо! Фантазии воспаленного сознания.
Откуда тут взяться стуку каблуков мужских туфель о кафель?
Из глубины комнаты.
Вспышка молнии озарила спальню… но не всю. Взгляд успел уловить тёмное-претёмное, почти чёрное пятно слева.
Стук шагов послышался отчетливее. Виктор Ильич, не веря ушам, прислушался сильнее. Чёрт знает что, но звук
— Невозможно…
Как слепец, смотритель прищурился, вытянув вперёд шею. Он видел своё испуганное отражение. Что он хотел увидеть ещё? Всё походило на галлюцинацию. Конечно, галлюцинация. Виктор Ильич поднёс свечу ближе к зеркалу.
И.
Пламя свечи отразилось галереей свеч. Страх уже стучался в мозг, но недоумение пока было сильнее страха. Виктор Ильич когда-то давно бывал в обсерватории, где им, посетителям, демонстрировали элементарные фокусы физики, среди которых и был фокус со свечкой. Каждому давали в руку зажжённую свечку и пропускали между двух направленных друг на друга зеркал, и, глядя в зеркало, можно было зреть волшебную (как её назвала тамошняя экскурсовод) галерею свечей, появляющуюся из ниоткуда и исчезающую в никуда. Тогда, всматриваясь в глубину той галереи, Виктора Ильича одолела жуть, и он поспешил уйти от зеркал… Теперь же… Виктор Ильич оглянулся, ожидая (но зная, что там его нет) увидеть второе зеркало. Знание не обмануло: второго зеркала не было. А стук каблуков по кафелю был. И приближался. Вытаращенные глаза смотрителя едва удерживались в орбитах. В глубине
свечной галереи появился невнятный силуэт. Яркие точки самых дальних свечей поочередно тухли и зажигались вновь, будто так импровизированно они рассчитывались на раз-два, как рота солдат перед старлеем. Вот только означало-то это другое — кому бы ни принадлежали силуэт и стук каблуков, он… оно приближалось. Очень быстро, словно торопилось успеть.
Успеть что?
Успеть пройти по галерее и вторгнуться в этот мир.
Виктор Ильич попытался поднять руку, чтобы осенить себя крестным знамением, но рука осталась висеть плетью, словно парализованная, словно не получила ясной команды мозга. Да и был ли мозг ясным? Отнюдь, голова пребывала в ватном дурмане, недоумение задохнулось в вате, балом стал править страх, который сковал все члены.
Силуэт одолел более половины пути. И смотритель различил в ней вполне человеческую фигуру. Человек… или что-то в облике человеческом шло… шёл…
Виктор Ильич заворожённо продолжал пялиться в зеркало (которое, в принципе, перестало быть оным), краем сознания понимая, что вот-вот впустит в свой
мир исчадие ада.
А человеческая фигура приблизилась, и смотритель каким-то наитием признал (но не был до конца в том уверен) в ней облик Юры Клинова. Под полями широкополой шляпы не было видно лица, существо смотрело — будто высматривало что-то одному ему видимое в бездне черной пустоты с отзвуком кафеля, по которой ступало — под ноги. Но когда исчадие подняло голову, Виктор Ильич, увидев, словно сквозь толщу воды, нечеткую аморфную личину, наконец спохватился и затушил свечу, пальцем утопив фитиль в кипящем парафине.
Комната окунулась во мрак. Виктор Ильич перевёл дыхание, попятился, но споткнулся на ровном месте. Чертыхнувшись, он упал. Свечка, утратившая форму ёлочки, закатилась под кровать.
Сверкнула молния.
И Виктор Ильич увидел прильнувшую к обратной стороне зеркала фигуру никуда не девшегося исчадия, он даже успел увидеть ладони существа с силой впечатавшиеся в
тонкое зеркальное полотно. Призрак без лица в упор глядел на испуганного мужчину.
Грянул гром.
Нервы Виктора Ильича сорвались, он с воплем выбежал из спальни, захлопнул дверь и спиной навалился на неё.
Музей утопал в темноте.
Замогильный хохот раздался за дверью.
