… и опрометью бросился наутек.
Он закрылся в своей крохотной квартирке на цокольном этаже с мощным фонарём на аккумуляторных батареях (с которым спускался по мере необходимости в подвальный коллектор) в руках. Виктор Ильич сидел на краю тахты, поджав ноги под себя, как дитё, испугавшееся ночного кошмара и боявшееся снова заснуть, пока мама не осмотрит комнату при свете и не успокоит, поцеловав в макушку. Конечно, смотритель не выжил из ума и не лишился рассудка, чтобы ждать маму, нет. Луч лампы был направлен в сторону — но не прямо — трельяжа, створки которого Виктор Ильич первым делом закрыл и стянул жгутом из простыни, когда ошалевший влетел в квартирку.
Так он просидел до 05.27 утра, когда в городе подали электроэнергию. Виктор Ильич предположить не мог, что яркий дневной свет люминесцентной лампы когда-нибудь подарит долгожданный сон и отдых. Смотритель уснул. И спал, как не спал давно.
Во сне же он продолжил историю Егорки, но не с помощью «Waterman», а с помощью «Ятрань», старой пишущей машинки.
Не писал — печатал.
Глава 46
Артёмка знал, что папа ни за что его не бросит, но всё-таки с сильной тревогой вытягивал шею, будто так было лучше видно, высматривая вдалеке зелёную папину куртку. Сгущались сумерки, а он всё стоял, боясь сойти с места, у богом заброшенного вокзала в богом заброшенном городке. По крайней мере, Артёмке так всё здесь казалось. По зданию вокзала сновали несколько личностей. Возможно, это были пассажиры, возможно, и нет. Но чем темнее становилось на улице, тем подозрительнее эти личности казались. Ребёнок продолжал стоять. На улице с каждой минутой появлялось всё больше и больше теней. Там, где только что были всего лишь обычные подворотни, заросли кустарника и просто улочки, появились чёрные пятна, словно дыры. Свет уличных фонарей был настолько скуден, что, казалось, кто-то специально вкрутил такие лампы, которые дают скорее мрак, чем свет. Над головой в воздухе появились светляки, но Артёмке было не до них, он ждал папу. Папа обещал прийти скоро… но сколько длится это «скоро»?
Скоро — так или иначе — Артёмка увидел фигуру, движущуюся с той стороны, куда ушёл папа. За всё время, что малвчик ждал, в ту сторону ушла уйма людей, а обратно — ни одного. И вот фигура. В темноте скудного света уличных фонарей Артёмка не мог понять, во что одета фигура и какого цвета эта одежда, но каким-то наитием, обострившимся шестым чувством, он догадался, что идёт папа. Может, дело в походке? Нет, папа так не ходит. Артёмка хотел броситься навстречу папе, но что-то было не то в походке, опять-таки, шестым чувством почувствовал, что делать этого не стоит. Мальчик едва устоял на месте. Он следил за приближением человека, всё больше уверяясь, что видит папу, только… какого-то не такого. Даже взрослый не смог бы понять, в чём выказалась потаённая настороженность, а уж ребёнку тем паче были невдомёк такие тонкости, если, конечно, не брать в расчёт сущей безделицы — дети чувствуют и воспринимают мир и всё, что в нём творится, острее и живее. От чего взрослый бы отмахнулся, как от чепухи, ребёнок принимает за чистую монету. А иначе и быть не может. Иначе бы не существовало деда Мороза со Снегурочкой, не существовало бы сказок. Артёмка верил своим глазам. А глаза видели папу, не похожего на себя.
С папой что-то случилось. Что-то нехорошее, плохое.
Поднявшийся силвный ветер спугнул с улиц редких прохожих. Артёмка посмотрел в окна старого вокзала, но и там люди отчуждённо занималисв своими делами, не видя сквозв стекло одиноко стоявшего и смертелвно напуганного малвчугана.
Отец подошёл к сыну.
— Ждёшь? — спросил папа.
Артёмка хотел сказать «да» и обнять его… но папа исчез из зеленой куртки. Куртку подхватил порыв ветра, крутанул в воздухе и швырнул под ноги ребёнку. Артёмка в ужасе отпрыгнул в сторону, где-то в груди зародился визг, но не успел добраться до голосовых связок — под отцовской курткой зашевелилось нечто. Артёмка застыл с раскрытым ртом. Нечто копошилось в рукавах, потом принялось тыркаться в спину куртки и капюшон. Затаилось. И рывком перевернуло куртку молнией верх. Артёмкины глаза напоминали блюдца, заполненные до краёв животным страхом. Даже если бы под ним сейчас разверзлась бездна и Артёмка бы знал об этом, то он не в силах был бы сдвинуться с места — таково было детское потрясение. Артёмка увидел, как из ворота что-то появилось. Маленький смерчик. Удивительно, но в тусклом свете фонарей Артёмка
А смерчик, питая себя воздушными порывами, в мгновение ока обернулся в самый настоящий смерч. И продолжал увеличиваться. Артёмка видел, как в воронку влетают обертки, стаканчики, пластиковые бутылки, бумажки и всякие ошмётки из привокзальных урн. Вот, пролетев мимо фонаря и хлопая, как крыльями, в воронку угодил глянцевый журнал с автомобилем на обложке. Одежда трепыхалась на Артёмке, волосы растрепались. Ещё немного и самого Артёмку должно засосать во чрево растущего торнадо. Ни единой души не было поблизости, никто не видел, что творилось на улице. Артёмка с мольбой посмотрел на окна вокзала, но там за ярким светом люминесцентных ламп люди, которые уже совсем не казались подозрительными личностями, если и смотрели в окна, то видели лишь свои отражения. Краем глаза Артёмка ухватил, что в воронку занесло что-то покрупнее журнала. Торнадо- смерч в настоящий момент возвышался и рос над мальчиком, как мифологический колосс. Круглыми глазами Артёмка оглядел явление сверху вниз. И какого было его удивление, когда увидел, что основание «колосса» находилось в двадцати сантиметрах от папиной куртки, а куртка даже не шевелилась под таким ветрищем. С растущих поблизости деревьев с шумом облетала зелёная листва, в большинстве — прямо с ветками… и птицами. Артёмка заметил, как бедная ворона, задыхаясь в карканье, кубарем втянулась в воздуховорот.
Артёмка заплакал.
Вот-вот его засосёт, а мальчик по-прежнему не мог сдвинуться с места, будто пригвоздили в самом деле. В глаза Артёмке летели сор и пыль, которые тут же выплакивались, он отвел глаза от воронки. И увидел, как на соседней улице двинулась с места скамейка. А он, маленький мальчик — фантастика! — продолжал стоять на месте, словно и взаправду приросший. Артёмка посмотрел вверх, потом снова на придвигающуюся к эпицентру скамейку. И снова вверх. Сверху что-то изменилось, от страха Артёмка не сразу определил что, но в следующий миг до него дошло: сверху воронка раздваивалась, напоминая распростёртые руки. Напоминая? Они и были руками! Мамочка!!! Папочка!!! Где ты, папочка! Папа…
Огромный смерч превращался в чудище из ночных кошмаров. И чудище тянуло свои ручищи к нему — к маленькому, крохотному на фоне воронки, мальчику, к Артёмке.
Артёмка зажмурился и для верности закрыл глаза руками. Ему так и хотелось прокричать: «Чур-чур, домики!», но язык просто-напросто прилип к нёбу и оторвать его можно было, приложив не дюжие усилия. А сил у Артёмки не осталось, а, может, и вообще не было. Может, чудище все- таки исчезнет так же внезапно, как появилось? Может, его уже нет? Может…
Ветер.
Ветер продолжал трепать одежду, и, казалось, делал это ещё неистовее и настойчивее, будто собирался разорвать её на лоскутки, оставив ребёнка нагишом. Артёмка подумал, что жить ему осталось чуть, и приготовился к худшему.
Секунды мучительно растянулись, но ничего не происходило.
Хотя, нет. Что-то случилось… начало происходить. В завывании ветра и скрипе деревьев Артёмка различил необычный звук. Бубенцы. Очень мелодичные бубенцы.
Внезапно для мальчика, продолжавшего стоять с зажмуренными глазами, мелодию чудесных бубенцов прервал вопль ярости. Барабанные перепонки Артёмки завибрировали, едва перенося
