Кошмарный принц

ещё: до того момента, когда на картинке появился он сам, собственной персоной со свечкой в руке. Конечно, видимость оставляла желать лучшего, а пламя свечки в коей мере засвечивало картинку, и будь на месте Виктора Ильича преступник, камера бы не справилась с заданием — установлением личности. Но Виктора Ильича подобные тонкости сейчас не занимали, он следил за вчерашним собой. Вот молнии несколько раз подряд, вот он подкрадывается к зеркалу с вытянутым в руке лепестком трепещущего пламени. Вот он всматривается, замирает, отшатывается, тушит свечку, падает. Комнату озаряет молния. И побег. Ничего экстраординарного.

Так уж и ничего?

Виктор Ильич нажал «стоп» и отмотал чуть назад, на момент, когда спальню освещает последняя молния. Добрая половина картинки засвечена, но вот злая половина картинки оставшаяся часть экрана четко вырисовала каждую деталь. Виктор Ильич едва ли не влез в монитор, чтобы разглядеть, увидеть пришельца из Зазеркалья, но зеркало, как ему подобает, отразило освещенную небесным разрядом спальню, не проявляя в своём бесстрастии и тени ожидаемого сверхъестественного. Виктор Ильич, машинально «кликнув» воспроизведение, разочаровано откинулся на стуле. «Неужели это какая-то провокация моего сознания и я попросту схожу с ума?» — подумал смотритель. В мозг разом впились шпильки множества вопросов, провоцирующих на безумие, но тут к вселенскому облегчению и великому ужасу он увидел доказательство своего здравого ума. Камера скрупулезно снимала материал и в следующую вспышку молнии зафиксировала необычное: зеркало, как и давеча, отразило в ярком свете обстановку, но с двумя неясными дефектами. Виктор Ильич снова прильнул к монитору, нажав на стоп-кадр, он вспомнил о функции «зум» и приблизил застывшую картинку. Оцифровка разбила изображение на квадратики, но Виктор Ильич без труда определил появившиеся на зеркале дефекты.

Ими были отпечатки ладоней человеческих рук.

В легкой прострации Виктор Ильич неосторожно повёл рукой и смахнул на пол свой едва пригубленный кофе. Бокал не разбился, но шум произвёл, не дав впасть в очередной ступор. Виктор Ильич заморгал, с досадой посмотрел на коричневое пятно, расплывшееся по линолеуму, и вернулся к монитору и «мышке», чтобы занести, пока не забыл, съёмку прошедшей ночи в архив. Потом занялся пролитым кофе. По какому-то внутреннему соображению он не торопился удостовериться о наличии новой проблемы. Оно — что бы сие ни было на самом деле — могло повременить. Если отпечатки есть, то они никуда не денутся, если нет, то, как говорится, баба с возу — кобыле легче. Виктор Ильич навёл себе новый кофе, добавил кипятка в бокалы для детективов и на подносе понёс нехитрое угощение ребятам из чёрных авто.

Вышел через чёрный ход. Поискал глазами, но в поле зрения машин не оказалось. Посетовал на себя, что разбил второй монитор, где как раз отображались картинки с камер наблюдения за внешним периметром. Можно было, конечно, перекинуть шлейфы кабелей на первый монитор, но ведь можно и до Камчатки дойти, вот только дураков мало.

И побрёл за угол дома.

— Привет, парни! — постучал он по тонированному стеклу пальцем.

На какую-то долю секунды пред внутренним взором предстал кадр, как с «полароида», — бездыханные тела детективов с перерезанными горлами и недоеденными бутербродами в руках. И когда боковое стекло поползло вниз, открывая салон, смотритель отшатнулся, разом побелев. Поднос чудом не вывернулся из ослабевших рук.

— Здравствуйте, Виктор Ильич, — сказал блондин и спросил, словно не замечая подноса в его руках. — Чем могу помочь?

— Да я вот тут… сушки вам… — как-то по-старчески заскрипел Виктор Ильич и разозлился (на неком уровне сознания отмечая, что частенько стал злиться и большей частью на себя же, на своё малодушие), сгустив брови, кашлянул, прочистив горло, и отвердевшим голосом проговорил:

— Горячий кофе вам сделал. И сушки погрызть, если хотите.

— О, Виктор Ильич, от души! — улыбнулся блондин, буркнул что-то в рацию, одновременно указывая на капот. Виктор Ильич кивнул и поставил поднос.

Подъехала вторая машина.

Впятером они одновременно отхлебнули успевший подстыть кофе и вгрызлись в сушки.

— Все спокойно? — спросил Виктор Ильич, оглядываясь окрест и не примечая осаждавших. По правде, вообще не наблюдая подозрительного движения. Тишь да благодать. «Как перед бурей», — пискнул презренный трусливый голосок. Смотритель предпочёл его не услышать.

— Гроза всех распугала, — отозвался блондин. — Помню случай, как небольшой ливень поднял панику на футбольном стадионе, так там людей затоптали…

— Да, я помню. В новостях передавали, — вставил Виктор Ильич.

— … насмерть. Стадо намокнуть испугалось! А здесь такая гроза была! В марте! Естественно, что все разбежались по норам.

— Интересно бы знать, где нашли себе нору эти… как их?.. Скинхеды.

— Ни грамма не интересно, — пожал плечами блондин, а а-ля Леннон кивнул в знак согласия. — Вероятнее всего, двинули обратно домой.

— Дай то бог, дай то бог. — Смотритель пожевал губами. — Ребята, а вы совсем не отлучаетесь за территорию, никуда не ездите?

Детективы разом глянули на мужика. Виктора Ильича действительно снедало банальнейшее любопытство. На языке просто вертелся вопрос — во что вы, парни, нужду справляете? Задать этот вопрос мешало чувство такта. Детективы же расценили вторжение иначе. Блондин отнял бокал ото рта и с подозрительным прищуром заглянул в глаза человека, за что-то так сильно уважаемого Надеждой Олеговной, сказал:

— Наша задача вести постоянное наблюдение за музеем и оказывать посильную помощь местным органам власти в ликвидации возможных беспорядков в связи с временным закрытием музея вплоть до его открытия. Мы не имеем права отлучаться с территории охраняемого периметра без веских на то оснований. Но даже в этом случае одна машина всегда остаётся на объекте. Это наша работа, нам за неё платят. Большое спасибо за угощение, Виктор Ильич, — монотонно отчеканил детектив и протянул кружку. Следом за ним (с видным сожалением) протянули бокалы и остальные.

— Я вам чем-то вдруг не угодил, — сказал Виктор Ильич. — Извините. Мое любопытство заключалось лишь в том, что один из мониторов в пульте охраны… как бы это сказать… вышел из строя. Запись, конечно, идёт, но я не могу теперь видеть, что происходит на улице и в некоторых помещениях первого этажа. Мне не хотелось по таким пустякам тревожить Надю… Надежду Олеговну, и я решил, что…

— О! — молвил блондин. И Виктор Ильич увидел как пунцовые пятна покрывали бледную кожу детектива, оправдывая поговорку «покраснеть до корней волос». Смотритель отступил на шаг, не зная, как расценивать многозначительное «о!» и покраснение лица главного детектива.

— Мы вроде как по одну сторону баррикад, а? — напомнил Виктор Ильич на всякий случай, а сам подумал: «Сейчас меня отметелят».

— Да, — сказал блондин. — Всё как-то не цивилизованно получилось. Изначально. Мы отнеслись к вам, как к объекту, как к дополнительному фактору, а не как к человеку. Надежда Олеговна объяснила мне… нам необходимость вашего здесь присутствия, не вдаваясь в подробности. В нашем контракте прописан пункт: запрещается любое проникновение в здание музея, за исключением случаев крайней необходимости, прописанных в пунктах… Ну, не важно. И я понятия не имею, что здесь происходит. По официальной версии музею требуется некий ремонт, неполадки с водоснабжением, как я понял, но за время нашего присутствия никаких ремонтников, ни каких наладчиков не появилось… Может, в здании имеются подземные коммуникации, ходы, по которым рабочие приходят?..

— Нет, — вставил смотритель.

А блондин снова будто и не слышал, — такая привычка? — продолжил монолог:

— Но я, сколько ни прислушивался, не услышал ни единого звука из-за стен дома… если не считать воздействие внешних факторов, как то: разбитие стекла. В музее находитесь вы один. Что вы там делаете? — детектив умолк, вперив бесстрастный изучающий взгляд в музейного смотрителя.

Выслушивая монолог, Виктор Ильич не сразу сообразил, что тот внезапно иссяк, обернувшись