Кошмарный принц

— Хм. Ты перестал меня бояться?

— Ты мне осточертел!

— Допускаю. Но ты перестал меня бояться.

На улице слышно, как главные ворота вновь выдерживали натиск. А дверь чёрного хода почти уже совсем поддалась.

— Почему ты позволяешь этим вандалам вторгаться в твой дом?! — сказал Виктор Ильич, с беспокойством глядя на дверь.

— Почему ты позволяешь этим вандалам вторгаться в мой дом? Здесь ведь ты — смотритель.

— Я сложил с себя обязанности с того момента, как сел за твой поганый стол!

— А какого ляда ты за него сел, дядя Витя?

— Я прошу тебя, Юра, останови их! И мы поговорим спокойно.

— О чём?

— А чего ради ты тут нарисовался?!

С чудовищным скрежетом дверь сдалась и врезалась в стену, немыслимым образом сорвавшись с доводчика. В музей ввалился скинхед с монтировкой наизготовку.

Кошмарный Принц неуловимо глазу растворился в окутывавшей его тени и, обратившись в ядро почти бесцветной субстанции, метнулся к чёрному входу. Виктор Ильич услышал что-то вроде громкого глотка. Затем нечеловеческий вопль. И несчастный нечестивец вылетел на улицу с множественными переломами конечностей и рёбер прямо под ноги своей клики.

Дверь с силой захлопнулась.

Наступила тишина, чтобы через несколько мгновений взорваться воплями насмерть перепуганных молокососов. Они бросили своего предводителя, побросали свои железки и сломя голову умчались к главным воротам.

Недоумению детективов не было конца. Они все четверо покинули машины и округлившимися глазами провожали беглецов. Те, в свою очередь, не заморачиваясь ни на долю секунды, как открыть ворота, духом взлетели на них и, спрыгнув на головы опешившей толпы, с непрекращающимися воплями дали дёру.

Замешательство в толпе длилось не долго. Первыми, расталкивая людей, двинули от музея скинхеды. А за ними и вся толпа рассыпалась в стороны. Вой милицейской сирены ознаменовал кульминацию сорвавшегося штурма. Виктор Ильич наблюдал из окна в холле, как ретируется толпа. И вздрогнул, услышав голос за спиной.

— Ты спрашивал — чего ради я тут, — сказал Кошмарный Принц.

— Спрашивал, — отозвался Виктор Ильич, отойдя от окна.

— Ради вот этого, — Кошмарный Принц протянул кипу листов. — Вставь их в роман и продолжай писать.

Виктор Ильич взял листы, взглянул на текст и… чуть не задохнулся от накатившей волны удушья. Это была глава, которую он якобы напечатал во сне. И он держит эти листы наяву!

— Я сплю? Мне всё это снится?

— Ну да брось ты, дядя Вить! Какой сон? Листы-то как настоящие?

— Как настоящие…

Кошмарный Принц гулко — как из бочки — хохотнул. Виктор Ильич глянул на него исподлобья.

— Не думаешь же ты, что мне составит труда побывать в мире твоего сна и найти ту старую «пишмаш» с напечатанной главой моего романа? Мы слишком сильно взаимодействуем друг с другом, хочешь ты того или нет. Стол нас связывает. А с этим, — Кошмарный Принц кивнул на листы в руках Виктора Ильича. — С этим материалом даже интересней будет, согласен? Коса на камень и всё такое. И, кстати, для справки, как ты думаешь, кто надиктовывал тебе главу? Старина Пушкин?

— Ты видишь мои сны?

— Заглядываю одним глазком. Хотя, наверно, теперь нужно это делать чаще…

— Не смей!

— А что такое? Ты же вторгся в мою святая святых, нарушил свои правила и сел за стол. Пробудил меня, можно сказать…

— Почему ты не нашёл покой?

— У меня ещё столько идей! — Кошмарный Принц развел руками, будто охватывая весь мир. Возможно, он и охватывал весь мир.

— Не мнишь ли ты, что я стану твоим литературным рабом?

— Ха-ха! — пуще развеселился Кошмарный Принц. И в смехе его нагло сквозили самодовольство, вероломность и безграничная уверенность в своём могуществе. — Ты уже им стал, смотритель! — Ледяной холод порывом окатил Виктора Ильича. Призрак исчез, оставив в назидание адскую боль хронического артрита.

Дверь чёрного входа ещё раз с грохотом отворилась, только теперь в неё ввалился блондин.

— Что здесь произошло?.. И почему здесь так холодно?

— Детектив, я ужасно устал. Давайте поговорим. Потом. Как и договаривались. И позаботьтесь о пареньке, пожалуйста.

— Уже… — протянул детектив, с любопытством оглядывая помещение.

— Большое спасибо! И займитесь милицией, прошу вас, — сказал Виктор Ильич, устало поднимая ноги по ступенькам лестницы.

Унять боль — единственное, что заботило сейчас смотрителя.

Глава 48

Капли цвета спелого граната в брызгах рассыпались по бурым валунам и, суетливо сбиваясь в тончайшие ручейки, спешили обратно в красное море, чтобы с новой волной вновь в брызгах рассыпаться по бурым валунам. Закатное солнце полусферой в полнеба застыло на горизонте, окрашивая бегущие облачка в золотисто-неоновый оттенок. Свежий ветерок согревал, нежно обласкивая мальчишеское тело. Егорка только что проснулся и созерцал ярко светящиеся на фоне небесного ультрамарина звездочки Кассиопеи. Несколько дней назад — день? два? пять дней? — время потеряло свой величественно тикающий смысл Егор рискнул проверить, действительно ли он умудрился растратить «шесть лепестков» своего волшебства, и создал этот мир. Богу потребовалось шесть дней, чтобы сотворить Мир. Егору потребовалось от силы шесть секунд, чтобы создать свой мир. Он лишь представил это место и себя лежащим на валуне и — on! — волшебный мир детской фантазии раскрыл свои чарующие объятия. Здесь, на побережье красного, как гранатовый сок, моря любое желание услужливо выполнялось, стоило лишь о нём подумать — и в этом тоже заключалась часть Егоркиного волшебства. Единственным, с чем юный волшебник не мог совладать, были сновидения. Они не подчинялись магии мальчика. И Егор, обделённый способностью кентавров, сколько ни силился, не смог «заказать» сон.

На сей раз Егор (настырно) пытался «заказать» сон, в котором хотел обнять маму, но приснилось нечто совершенно странное.

Он видел сон (или видение?) глазами незнакомого мальчика по имени Артем. А во сне видел себя — и не себя, сошедшего с неба на спине огромного волка на защиту мальчика Артема, в уголке души которого приютилась на время сна часть самого Егора.

Ещё он видел нечто, от чего/кого нужно было защитить мальчика Артёма.

Этим «нечто» был Див. Егор узнал его.

Сон был до того правдоподобен, что после пробуждения Егорке потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, где он и полностью прийти в себя (ведь частичка-то души будто взаправду