Глава IV
«Ристаран у Гариллы»
Что-то я не помнил, когда мы договаривались насчет Москвы, но мне самому хотелось на денек съездить домой, повидать мать и хоть ненадолго окунуться в городскую жизнь. Поэтому деду с бабкой я заявил, что мы втроем завтра едем в Москву первой электричкой.
— Лучше автобусом — быстрей и удобней, без пересадок через два с половиной часа ты уже в Москве, — советовал дед.
Бабушка засуетилась и потихоньку причитала:
— Господи, не мог раньше сказать, в спешке теперь его собирай; Данила ведь любит покушать, надо вам пирожков на дорогу напечь. Ох, придется мне или в ночь их печь, или рано утром вставать. И кто ему теперь соберет есть в дорогу, Данилиха-то в больнице лежит?
Оставив бабку решать с дедом пирожковую проблему, я направился к Даниле домой. Он стучал молотком в сарае по жести.
— Ты так с ошибками и будешь Горилле делать вывеску?
— Пусть потом еще раз платит, переделаю, — нашел Данила неотразимый аргумент.
Он уже заканчивал работу. В Даниле действительно было что-то от самородка. Буква «Р» в названии «Ристаран у Гариллы», в обрамлении густых волос, напоминала зверский лик самого хозяина. Под названием ресторана Данила нарисовал длинный хвост, закрутив его на последней букве. Две буквы «ЛЛ» кривыми ногами держали сутулую фигуру Гориллы. Не читая надпись, можно было сказать, кому принадлежит это заведение, ресторан. Вдвоем мы понесли творение рук мастера заказчику. Ресторан Гориллы, по-русски — забегаловка, находился недалеко от центра города.
Он представлял собой длинную комнату, обеденный зал, отделанный древесно-стружечной плитой, с четырьмя столиками, расположенными в ряд. В конце его располагалась стойка бара. Когда мы внесли вывеску, выгравированную на меди, редкие посетители повернули головы и застыли в изумлении. С вывески на них смотрел живой Горилла. Данила своей работой даже сорвал аплодисменты. Мы думали, что невеста Гориллы будет сидеть за одним из столиков и покуривать сигарету, закинув ногу на ногу, а она стояла за стойкой бара.
«Может, она сама и полы моет?» — подумал я.
— Торты завтра привезете? — Это был первый вопрос, который задала нам блондинка Нинэль, выходя из-за стойки и с удивлением разглядывая работу, — Клево! Жалко даже такой шедевр снаружи вешать, еще сопрут. Может быть, мне ее в спальне над кроватью повесить? Не вывеска, а вылитый Горилла!
Она благодарно пожала руку Даниле и полезла в кассу за деньгами. Польщенный Микеланджело покраснел.
— Сколько с меня за такую красоту?
— Сколько не жалко.
Не жалко блондинке Нинэль было триста рублей.
— А торты к вечеру привезем, жди, — пообещал Данила.
— Посидите, я вас хоть кока-колой угощу.
Нинэль вышла из-за стойки бара и протерла стол, за который мы сели. Видно было невооруженным взглядом, что ей нравится быть хозяйкой в этом заведении. По-моему, она даже получала удовольствие, порхая между столиками. За соседним столиком одобрительно закивали головами, оценив приветливость и хозяйскую хватку улыбающейся Нинэль. Кто-то не вытерпел и спросил:
— Вах-вах-вах, а гидэ тывой мужчына?
Мы тоже не видели хозяина — Гориллу. Похоже, всем хозяйством заправляла одна Нинэль.
— Мужчина должен мужским делом заниматься. — Закончив протирать абсолютно чистый стол, Нинэль улыбнулась скучающей троице за соседним столиком.
— И что за дело у него?
— Лежит на диване, футбол смотрит.
Своим ответом она покорила всех посетителей ресторана. Теперь она железно знала, что в следующий раз все они снова придут в ее ресторан.
Выпив по бокалу холодного иноземного напитка, мы встали из-за стола, собираясь уходить. На пороге нас догнала Нинэль и протянула деньги за торты:
— При всех не хотела давать, мало ли что? Не забудьте, послезавтра у меня свадьба.
Мы с Данилой оглянулись. Вслед Нинэль смотрели восхищенные посетители, ловя каждое ее движение. Данила молча, не считая, сунул деньги в карман.
— Повезло Горилле, — сделал он глубокомысленное заключение, когда мы немного отошли, — эта его ресторан раскрутит.
— Глянь, сколько она денег дала?
Данила полез в карман и вытащил тысячу рублей.
Мы как собаки вымотались за день, а назавтра предстоял тоже нелегкий день. Надо было встать утром в шесть часов и идти на автостанцию. Уже прощаясь, я вспомнил про Данилину бабку и, решив выразить сочувствие другу, спросил:
— Как коза?
— Да как у Христа за пазухой. Я заглянул к этому чудику во двор, он ее мармеладом кормит, контакт налаживает. Я повернулся и ушел.
— Может, он думает, она после мармелада будет сгущенным молоком доиться? — улыбнулся я.
— Думать никому не вредно, — философски глубокомысленно произнес пустую фразу Данила.
Мы разбежались по домам.
Глава V
В Москву за «Птичьим молоком»
Рано утром Настя вышла к калитке нас проводить. Ее, конечно, ни в какую Москву вместе с нами не отпустили.
С билетами проблем не было. Мы с Данилой заняли в автобусе отличные места где-то в самом конце, там, где они вторым ярусом приподнялись над передними креслами. И впереди все отлично видно, и по бокам. Бабушка хотела еще навязать нам на дорогу термос, но я отказался, зная, что его придется везти обратно, а лишний груз нам ни к чему. А так, по дороге мы все съедим и свободны. С термосом же носись целый день, как дурак со ступой. Про торты дома я, конечно, промолчал. Если привезу им, пусть будет сюрпризом. Пакет, что дала бабушка в дорогу, был тяжеловат.
— Есть не хочешь? — спросил я Данилу.
Такой вопрос можно ему не задавать. У Данилы всегда волчий аппетит. Сколько бы он ни съел, все равно хочет есть, как студент. Я ни разу не слышал, чтобы он отказался от еды» Нет, вру, было один раз. Он отказался от предложенного пирожка и, икая, попросил воды. Когда допил воду, тут же протянул руку за другим пирожком.
И сейчас Данила оседлал любимого конька:
— Бабка у тебя молодец. Такие пирожки жарит, с ума сойдешь. Я, когда у вас в гостях побываю, всегда думаю, почему у нас такие разные бабки. Моя только и знает козу и меня хворостиной драть, а твоя всегда ласковая и печет такие пирожки.
Я рассмеялся:
— Данила, я же приезжаю раз в году, на лето только, вот бабка и не нарадуется, а ты каждый день дома, никуда не денешься, — чего тебя из любви не отодрать. У бабки твоей, может быть, к тебе садистская любовь.
— Нет, ты не прав! У моей это система воспитания, через хворостину. Она считает, что если я что- нибудь натворю, обязательно надо меня хорошенько отодрать, тогда у меня останется зарубка в памяти и в
