России, а народа своего не знает. Вот я ее и пригласил:
— Хочешь посмотреть, что такое настоящая русская свадьба, милости прошу!
У нее глаза загорелись! Еще бы, она же такого себе навоображала! Ладно…
Жена — ничего, не возражала. «Поедем, — сказала, — если что, удерем». И мы поехали. Сначала, конечно, к моим родителям. Мама, увидев нас всех, да еще и на машине, несказанно обрадовалась и велела с самого раннего утра отправляться в деревню на помощь родственникам. Я попытался было возразить, но с моей мамой проще молча соглашаться, иначе — себе дороже выйдет. Они с отцом собирались заехать на второй день, причин тому было много, главная — крайняя нелюбовь моей мамы к мужу сестры.
Разбудила мама нас ни свет ни заря, накормила завтраком и выпроводила с напутствиями: «то-то и то-то передать тете Любе, купить того-то, непременно позвонить, встретить тех-то на автостанции…» и прочее, и прочее.
Позевывая и потихоньку ругаясь, я усадил жену и Настю в машину, сел за руль, и мы отправились в «романтическое» путешествие.
До поворота с шоссе мы добрались без особого труда. А дальше асфальт закончился, и мы погрузились в глубокую колею, чуть не увязли, но я успел вовремя вырулить на обочину, уже успевшую подсохнуть, и так бочком-бочком дополз до самого теткиного забора.
Что такое настоящий деревенский дом — это отнюдь не пасторальная московская дача. Это в первую очередь хозяйство, а не ветхое (или новое) бунгало среди газона. Тут тебе и сараи, и навесы, и куры (утки, гуси), и их помет, и куча навоза (а как же без нее, лучшее удобрение!), и грязь непролазная, и крыльцо, на котором валяются разнообразные обувки, как то: обрезанные резиновые сапоги, растоптанные кирзачи, галоши безразмерные и прочая. В воздухе разлито благоухание — все того же навоза и самогонного духа. Я вдохнул привычно и привычно же поморщился. А Настя как глянула, так и замерла, не в силах пошевелиться.
— Выходим, девушки, выходим, — подбодрил я, — некогда прохлаждаться.
Жена, понятное дело, выбралась и — короткими перебежками к крыльцу. Настя неуверенно поерзала, вылезла осторожно из машины, улыбнулась кривовато и вдоль забора кое-как пробралась следом за женой. Я догнал их уже у двери.
В сенях было темно, Настя споткнулась о порог и чуть не упала, жена успела подхватить под локоть. Навстречу нам выскочила тетка Люба, заполошная, в клубах пара:
— Ох, мои дорогие! Кто это?! Ах, Сергуня! Анечка! Золотые мои, приехали! Спасители! Вы на машине?!
И понеслось: ахи, охи, вздохи, нас потащили вперед, в узкую, как кишка, прихожую, и сразу же на нас обрушился шквал голосов, звуков, запахов и откровенной вони, простите. Слева на кухне дым коромыслом — готовили. Справа перед ванной, наполненной грязной картошкой, сидели две девчонки — моя племянница и, видимо, ее подружка. Девчонки взглянули на нас испуганно и тут же уткнулись в картофелины.
Из комнаты шагнул навстречу изрядно подогретый глава семейства — дядя Слава:
— А, прибыли! — Он крепко пожал мне руку и сразу же забыл, повернулся к девчонкам, нахмурился. — Что застыли, лошадки? Вы сюда не отдыхать приехали! Шевелитесь!
Девчонки еще ниже опустили головы, покрасневшие руки покрепче вцепились в картофелины, из-под ножей полилась кожура серпантином.
А дядя Слава уже на кухне, уже покрикивал на невидимых в клубах пара поварих.
— Что застыли, коровищи! Вам бы только жрать да трахаться! Шевели батонами, кобыла!
Я усмехнулся и посмотрел на Настю. О, какое у нее в этот момент было лицо! А я фотоаппарат в машине оставил, жаль! Дядя Слава — это песня со сказками, о нем надо отдельную книгу писать, роман- эпопею с прологом и эпилогом. Замечательная личность во всех отношениях. Донжуан и мачо местного разлива. Некогда красавец, волею судеб служивший на Кубе, вернулся в родную деревню сержантом, с налета женился на молоденькой практикантке-учительнице. При Советском Союзе он служил по партийной линии, был колхозным парторгом. И так хорош был парторг, что снискал всеобщую любовь и популярность среди всех доярок и свинарок колхоза, и не только у них, надо думать. Гулял дядя Слава, как самый разнузданный кобель, мало того, пил горькую и был запойным, что, впрочем, не мешало ему водить сначала собственный мотоцикл, а потом и «Москвич». Родили они с женой двух сыновей. Дом, конечно, полная чаша, при дядиной-то должности. Но ни о каком счастье речи и быть не могло. Жена любила его без памяти и прощала, кто бы и что ей ни говорил.
Потом, когда Союз распался, дядьке пришлось туго, если бы не жена — завуч школы, неизвестно, что с ним стало бы. Она пристроила его учителем труда. Но своих привычек дядька не изменил, разве что пить стал еще больше.
В семье он всегда держал себя мелким тираном, хотя сыновей вроде бы любил. Жену же ни во что не ставил, как вообще всех баб.
Ему не всегда и не все сходило с рук. Пока мы стояли в узком коридоре, не зная, куда нам идти — вперед или назад, дядька как-то особенно лихо высказался в адрес одной из родственниц. Та как раз ворочала половником в огромной кастрюле с куриной лапшой, последнее замечание Славки вывело ее из себя, и она, не раздумывая, резко шарахнула половником прямо Славке между глаз.
— Пшел нах! — пшикнула.
Настя ойкнула и вжала голову в плечи. А Слава — ничего. Только, чуть присев, крякнул и молча вышел из кухни.
— Хороший способ, — задумчиво произнесла жена, — надо запомнить…
Настя попыталась что-то сказать, но у нее получился некий набор междометий и восклицаний. Особенно опомниться ни ей, ни нам не дали. Откуда-то выскочила двоюродная сестра, увидев нас, обрадовалась:
— Ребята, как хорошо, что вы здесь! И на машине! Вот здорово! Надо в соседнюю деревню съездить, тут недалеко… к невесте…
— В смысле за невестой? — уточнил я.
— Нет, невеста уже давно здесь, — отмахнулась сестра, — за приданым.
— За чем? — не понял я.
— Сережа! — Жена вцепилась мне в локоть, зашептала: — Наверно, надо там тряпки какие-то забрать… Ну, постель, одеяла, подушки…
— А-а…
Настя удивленно крутила головой, ничего не понимая. Моя сестра наконец заметила ее, поздоровалась, извинилась: «Тут у нас такой кавардак, вы уж простите… сами понимаете…»
И поехали мы за приданым. По дороге выяснилось, что бабушка с самого утра причитала: «Как же так? А приданое-то? Где приданое невесты-то?»
— Ой, я не знаю, — переживала сестра, — ну как мы сейчас заявимся, что скажем?
— Да ладно, разберемся, — беспечно отозвался я.
Невестина деревня оказалась вовсе не деревней, а выселками, маленьким хутором в нескольких километрах. Нам повезло, потому что хутор находился аккурат недалеко от шоссе, и мы не увязли в грязи.
Мы без труда нашли приземистый домишко, вросший в землю в прямом смысле этого слова, потому что, когда мы, согнувшись, чтоб не удариться головами о притолоку, вошли в сени, то оказалось, что там земляной пол, в крохотной кухне, где помещались лишь лавка, печь и стол, под ногами тоже была земля. Испуганная пожилая женщина, мать невесты, долго не могла понять, чего мы от нее хотим, и только после неоднократного объяснения засмущалась, покраснела и пригласила нас пройти в комнату, очевидно, заменявшую собой спальню. В комнате под ногами были крашеные доски, очевидно, брошенные прямо на землю. Крохотное подслеповатое оконце, пышная кровать с горкой подушек и древний комод, откуда красная от смущения женщина стала доставать какие-то жалкие тряпочки.
Мы сгрудились в проходе, мешая друг другу, в комнате всем было не повернуться. Женщина по одной извлекала из недр комода измятые старые наволочки, простыни, полотенца… Показывала, складывала в стопку… Снова доставала. Я готов был провалиться сквозь землю. Но моя сестра, чуть ли не со слезами на глазах, терпеливо собирала эти жалкие тряпки в узел. Я хотел увести ее, честное слово, проще было бы
