– …Кантор, что сказал тебе Колен, чтобы ты согласился сопровождать меня? – спросила вдруг Анжелика.
Он повернулся, посмотрел на мать своими зелеными глазами, и она восхитилась его юношеской красотой. Радужное свечение тумана смягчало черты его лица и подчеркивало молодой, стройный силуэт и вьющиеся волосы. Это был еще ребенок, трогательный в смелости и суровости, которые он противопоставлял безумному и жестокому миру.
– Он сказал, что я должен ехать, чтобы оберегать вас, – неохотно произнес Кантор с видом человека, не принимающего всерьез этот предлог.
– Вы считаете, что я не в состоянии позаботиться о себе сама? – спросила Анжелика с улыбкой, положив руку на рукоятку пистолета.
– Я не оспариваю, что стреляете вы хорошо, – сказал Кантор высокомерно, – но есть другие опасности, о которых вы не догадываетесь…
– Какие?.. Говори… Я слушаю.
– Нет, – ответил Кантор, тряхнув пышной шевелюрой.
– Если я скажу вам, кого я подозреваю, вы не согласитесь, рассердитесь и будете считать, что я ревнивец и болван… Значит – не стоит.
Кантор ушел. Кого он имел в виду? Кого не осмелился обвинить? Берна, Маниго?.. Колена или… своего отца?.. Он такой бескомпромиссный… Она почувствовала, что в нем действительно есть нечто такое, что ей никогда не удастся перебороть.
Как странно и суетно устроена жизнь… Однажды, в минуты безграничного счастья, она зачала ребенка. И вот этот ребенок, превратившийся в мужчину, стоял перед ней, как совсем чужой человек, который помнил только об огорчениях, а не о радостях, полученных от матери.
Туман растекался вокруг Анжелики, осыпая ее волосы переливавшимися всеми цветами радуги жемчужинами… Закутавшаяся от холода в плащ Анжелика чувствовала, как в ее сердце снова нарастает тревога, которая немного рассеялась после отплытия из Голдсборо. На палубе появилась Амбруазина в черном плаще с красной подкладкой. Красный цвет гармонировал со слегка подкрашенными губами, черный – с ее глазами, а лилейная бледность ее лица – с окружавшим судно белоснежным туманом. Выглядела она менее растерянно, нежели в прошедшие дни.
Католический поселок Порт-Руаяль, где было, по меньшей мере, два очень набожных священника, посещали многие проезжие верующие. Как говорили, здесь царила обстановка патриархального согласия между дворянами-землевладельцами с одной стороны и предприимчивыми, умными крестьянами с другой. Амбруазина заметила, что Порт-Руаяль подошел бы ей больше, чем Голдсборо, с его смешением людей разных вероисповеданий и разного происхождения.
Анжелика сделала над собой усилие, чтобы улыбнуться ей.
– Уверена, что ваши девушки будут очень рады вашему приезду. Они, должно быть, волновались за вас. Бедняжки! Герцогиня де Модрибур не ответила. Она внимательно изучала Анжелику.
– В этом радужном тумане, окутывающем ваши золотисто-палевые волосы, вы похожи на Снежную королеву, – неожиданно сказала она. – Или на Белоснежку. Или на шведскую королеву Кристину – эта роль подошла бы вам больше, нежели роль мушкетера в юбке.
Лоцман-акадиец и Ванно подошли к стоявшим на палубе женщинам. Они спокойно относились к вынужденной паузе: умение ждать – необходимое качество моряка. Глядя в направлении, где должен был находиться Порт-Руаяль, лоцман сказал:
– Наверное, люди там волнуются. Они, конечно, слышали грохот цепи, когда мы бросили якорь, но не знают, кто мы. Боясь, что приплыли англичане, большинство из них готовятся убежать в лес со своими пожитками.
– Будем надеяться, что, когда рассеется туман, они не откроют на всякий случай пальбу по нас, – произнес Кантор.
– Было бы удивительно, если бы у них оказалось много боеприпасов, – сказал лоцман. – Говорят, что этим летом шедший к ним с грузом оружия корабль Акадийской компании был захвачен пиратами.
Вглядываясь в молочную белизну закрывавшего все вокруг тумана, Анжелика пыталась угадать, как живут обитатели здешних мест. Временами ей казалось, что она различает доходившие с берега запахи конюшни и дыма очагов, какие-то неопределенные звуки. С наступлением темноты донесся звон церковного колокола, и тут же холодный ветер стеганул по поверхности моря, вздыбив на ней маленькие короткие волны и наполовину развеяв белые хлопья. Теперь стали видны огни вытянувшихся вдоль берега домов. Новый порыв ветра окончательно разорвал пелену тумана, и взору путешественников в свете заката предстал Порт-Руаяль. Из толстых труб, венчавших крыши деревянных домов, медленно поднимались столбы дыма, увлекаемые низкими облаками.
Население этого французского поселения насчитывало около четырехсот человек. Сам поселок производил внушительное впечатление: дома занимали все пространство вдоль берега до раскинувшихся на осушенных болотах лугов, где росли фруктовые деревья и паслись коровы и овцы. В двух концах поселка высились церкви, и в дни праздников между ними проходили процессии.
Несмотря на свет в окнах домов, поселок в этот вечерний час казался каким-то безлюдным.
Кантор приказал поднять на мачте флаг отца – орифламму с изображением серебряного щита, – который был известен практически каждому на североамериканском побережье. Оставалось только надеяться, что, несмотря на приближение ночи, его увидят с берега, и это успокоит жителей поселка. Пассажиры яхты заняли места в спущенной с борта шлюпке.
Подойдя ближе к поселку, они увидели довольно много людей, собравшихся на берегу, в основном женщин и детей. В сумеречном свете над толпой, словно чайки, порхали белые чепчики и платки.
– Я вижу Армана, – сказала мадам де Модрибур. – Он еще больше потолстел, бедняга. Должно быть, в Порт-Руаяле хорошо питаются.
Долгожданная встреча обещала быть радостной. Королевские невесты оживленно размахивали своими платочками. Правда, несколько вооруженных мушкетами мужчин окликнули находившихся в шлюпке: «Вы англичане? Отвечайте!» После короткого объяснения все успокоились, и шлюпка Пристала к берегу.
