Мужчина могучего телосложения, в кожаном плаще без рукавов, в фетровой шляпа с пером набекрень, горланил во все горло и работал кулаками, прокладывая себе путь.
Затем она увидела иезуита. Движение толпы открыло его ей между солдатами в тот момент, когда группа оказалась в нескольких шагах от двери. Это был самый настоящий иезуит в неизменной черной сутане, с такой же черной бородой, с распятием на груди и белым испанским воротничком. И хотя сутана болталась на нем клочьями, лицо было исхудавшим, а остроконечная борода всклокоченной и запыленной, властный, горящий взгляд изобличал в нем иезуита. В этом взгляде проявлялась вся его колдовская, а для иных и демоническая сила, которой члены этого ордена, осмелившегося утверждать, что он действует лишь во имя Христа, и объявлявшего о своей безраздельной верности римским папам, обязаны были регулярными занятиями оккультизмом, имеющими целью полностью завладеть несведущими или неспособными к сопротивлению душами.
Вот почему под сверкающим и пронизывающим взглядом которым иезуит, внезапно появившийся в центре Салема, опалял ошарашенную и ненавидевшую его толпу, многим его недоброжелателям начинало казаться, что их «затягивает» в головокружительную воронку, и они безвольно опускали руки, в то время как другие, менее впечатлительные или более грубые по своей натуре, работали локтями, требуя прохода, чтобы покарать его.
Даже солдаты, приданные ему майором в качестве охраны при входе в город, чтобы проводить его к дому миссис Кранмер, поддавались воздействию общего безумия.
Они стояли с оружием в руках, как парализованные, не зная, что предпринять, тогда как дюжие весельчаки и портовые грузчики, видя их нерешительность, обменивались знаками, намереваясь перейти в наступление.
Находившийся рядом с иезуитом белокурый подросток, несомненно его канадский «спутник», бросился вперед, чтобы защитить его, однако разъяренная толпа, по-прежнему не осмеливавшаяся тронуть иезуита и получившая возможность отвести душу на молодом противнике-французе, обрушилась на него: мужчины наносили ему удары кулаками, женщины царапали ногтями. Внезапно он покачнулся, и его белокурая голова скрылась под сенью рук, словно под черными крыльями вороньей стаи.
– Им грозит суд Линча, – вскрикнула Анжелика. – Скорее! Откройте входную дверь и впустите их.
При звуке ее голоса иезуит, по-прежнему бесстрастно стоявший посреди всей этой суматохи, поднял глаза к окну, у которого столпились женщины.
– Откройте дверь, быстро! Северина, беги через черный ход и зови наших.
Неужели нет ни одного слуги, чтобы открыть дверь?
И так как никто не двинулся с места ни в комнате, ни во всем доме, обитатели которого, казалось, превратились в соляные столбы, она сама спустилась вниз, держась за лестничные перила. Большего она и не могла сделать, однако ей удалось стряхнуть оцепенение со слуг, сгрудившихся в вестибюле перед дверью, сотрясаемой снаружи энергичными ударами, и они открыли задвижки и щеколды.
В тот же миг в вестибюль ворвался мужчина в кожаном плаще, продолжая отпускать щедрые ругательства на своем грубом языке и поддерживая с помощью иезуита молодого человека, которого им удалось поднять, а следом за ними огромный дикарь с султаном. Слуги попытались было захлопнуть дверь перед его носом, однако индеец, без труда оттеснив их, как уж, проскользнул внутрь, а следом за ним, толкаясь, вбежали солдаты, не расположенные оставаться один на один со своими соотечественниками, разочарованными тем, что от них ускользнула добыча, и готовыми приняться за них.
К счастью, тщательно обструганные сосновые доски оказались прочными, а в засовах и в запорах не было недостатка. Толпа утихомирилась.
Но не совсем.
Возникший в ее глубинах мощный порыв выбросил к фасаду дома нескольких человек; под неудержимым напором чьи-то плечи наполовину высадили окно на первом этаже, искорежив хрупкие свинцовые поперечины и разбив ромбовидные цветные стекла, с хрустальным звоном посыпавшиеся на плиточный пол.
Ущерб этим и ограничился.
Тем не менее смущение от сознания того, что нанесен урон красивейшему дому, принадлежавшему одному из самых богатых, набожных и влиятельных семейств города, охватило виновных и куда больше способствовало умиротворению толпы, чем удары алебардами и вразумление солдат.
Раздался последний крик изумления, и воцарилась тишина. И к тому времени, когда появился лорд Кранмер в сопровождении графа де Пейрака со своим эскортом и графа д'Юрвиля, возглавлявшего команду матросов, толпа, заметно поредевшая, уже не представляла опасности.
Люди расхаживали группами взад и вперед, поглядывая на окна дома.
В обстановке, когда Массачусетс был возмущен недавними набегами индейцев из Новой Франции, само появление одного из священников, которыми их стращали, как огородными пугалами, и изображали вдохновителями убийц, вполне могло взволновать население. Да и возбудить любопытство, ибо мало кому доводилось прежде близко увидеть иезуита.
«А что, если на сей раз это он?» – спросила себя Анжелика, выглянув из окна.
Очередное чудо в Салеме! Она была готова к нему.
Впрочем, внешность новоприбывшего не совпадала с известными ей описаниями: голубоглазый, белокурый, с рубином в распятии…
Прихожая уже была полна народу, когда в нее вошли лорд Кранмер и Жоффрей де Пейрак.
Челядь стекалась со всего дома. Явился старый Сэмюэль Векстер в широком плаще, с длинной белой бородой, тщательно уложенной на накрахмаленные брыжи. Мужчина в кожаном плаще приветствовал его на своем языке, как выяснилось, на голландском, затем на английском, заявив, что после такого нападения он больше не расположен спешить на помощь ближнему. Неужели эти господа из салемской консистории утратили авторитет у собственной паствы?
Что касается его, Вана Лаана, то он – житель Оранжа, что на реке Гудзон, неподалеку от Долины ирокезов, народа могавков, по натуре весьма воинственного.
По его рассказу, однажды, когда он вытаскивал сети из кишевшей лососями реки, перед ним как из-под
