улизнуть только в момент отправления, если он не хотел участвовать в путешествии, или проскользнуть в багажное отделение или на палубу, если ему было по вкусу уехать.
На этот раз по непонятной причине его не привлек путь до Монреаля, и он предпочел ждать возвращения Анжелики на берегу Голдсборо, свидетеле его первых подвигов.
– Он прибежал вместе со мной или появился здесь вместе с вами? – забеспокоилась Абигаэль.
Через открытую дверь они увидели, как матросы вскочили со своих мест, чем-то встревоженные.
На этот раз показалась группа людей, появление которой свидетельствовало о том, что все стало на свои места.
Рядом с Жоффреем де Пейраком и Коленом Патюрелем вышагивал, легко преодолевая подъем, и сияя от радости, знаменитый корсар из Дюнкера – Ванерейк. Он снял шляпу и стал ею размахивать, как только заметил на вершине силуэты четырех женщин.
Очень красивый мужчина лет тридцати в красном камзоле сопровождал их.
– Вот капитан корабля из Лондона, наш защитник, – представила его Рут Саммерс.
Немного сзади, но с благожелательным выражением на лице вышагивал господин Маниго, а рядом с ним тот, кого называли «адвокатом» – господин Каррер. Они представляли Городское Собрание гугенотов Ля Рошели.
Одна из дочерей Мониго Сара или Дебора, так же как и Иеремия, который вернулся на лето из колледжа, шли с ними рядом, держа в руках корзины.
Похоже на то, что жизнь в Голдсборо возвращалась в прежнее русло. Сегодня же вечером будет праздник на большой площади, возле «гостиницы при форте», и всем представится возможность увидеть, как прекрасная Инес Предито-Тенарес танцует фанданго под щелканье кастаньет.
13
Наутро Анжелика навестила Абигаэль. Та вернулась в дом и нашла там своих дочерей. Но она была грустной. – Он не появился. Меня предупредили, что у него дела. Возникли проблемы с бостонскими рыбаками, которые находятся в Мон-Дезерте. Я все думаю, когда он вернется. – Воспользуемся его отсутствием, чтобы спокойно поговорить. Абигаэль, расскажите мне наконец, что произошло с Севериной и повлекло гнев ее отца против нее и, кажется, против меня.
Зная возраст девушки, Анжелика подозревала, что здесь сыграло роль какое-то любовное приключение.
– Габриэль сердится на вас, потому что считает вас виновной в том, что вы взяли ее в путешествие в прошлом году, где она встретила разных людей, вредных для ее воспитания и чистоты. Он не устает повторять, что вы дурно повлияли на нее.
– Ближе к делу! Это все очень непонятно.
Бедная Абигаэль никак не могла решиться. Признание было таким трудным. Она повторялась, путалась и, наконец, начала с другой стороны.
– Зима была очень трудной. Габриэль был все время в плохом расположении духа. Он очень злился на вас, был в ярости. Он упрекал себя в том, что отпустил дочь, еще такую юную, вместе с вами в это путешествие в Новую Англию, где она могла поддаться многим искушениям, чему подтверждение мы, к сожалению, нашли здесь.
– Искушения! Разнузданная жизнь! И это в Новой Англии! У пуритан?! Это не кажется мне разумной мыслью. Даже у баптистов или лютеран ей не мог представиться случай…
– Однако наши подсчеты не могут нас обманывать. Именно в ходе этого путешествия она встретила там того, кто…
Наконец, «бросившись с головой» в рассказ, Абигаэль рассказала о драме, которая в этом году потрясла их мирную и счастливую семью.
Осенью, немного спустя их отъезда из Вапассу… Нет, если точнее, то позже, потому что уже выпал снег и приближалось Рождество, у Северины случилось кровотечение. К счастью, она не побоялась рассказать об этом своей приемной матери, позвав ее к себе ночью, и та, с помощью мадам Каррер, на молчание которой можно было рассчитывать, помогла девушке. У Северины был выкидыш сроком два-три месяца, случился он самопроизвольно. Это не повлекло последствий для ее здоровья. Она быстро оправилась. Но стыд и горе вошли в дом Бернов, а Северина хоть ничего и не отрицала, но на отрез отказывалась рассказать о деталях и раскаяться.
– Мы так и не добились от нее, чтобы она назвала имя того, кто с ней такое сделал. Наши размышления убедили нас в том, что она согрешила во время своей летней отлучки. Это не могло быть связано ни с одним из молодых людей Голдсборо, но больше мы ничего не знаем. Бесспорно то, что она очень дорожит этим своим воспоминанием, и она не проявила ни малейшего сожаления о случившемся. Она чуть ли не улыбалась в лицо разгневанному отцу. Единственное, что ее огорчило, это потеря ребенка, которого она тайно носила. Думаю, что она родила бы его.
На наши упреки она часто отвечала: «Госпожа Анжелика поняла бы меня». Это и разозлило Габриэля… и заставило действовать против вас.
Я сама не была слишком сурова с ней, ведь я ее приемная мать. Я ей сказала: «Северина, пора становиться взрослой, быть не такой легкомысленной и безответственной».
Но она рассердилась, потому что поняла, что мы рады, что ребенок не родился, и не разыгрался скандал.
– Она всегда была не так уж проста, – признала Анжелика. – В Ля Рошели она бы страдала от унижения, потому что она – протестантка. Это укрепило в ее характере упрямство и нежелание подчиняться воле взрослых. Но я не считаю себя виноватой, Абигаэль, в том, что ободряла ее и поддерживала ее стремление к свободе и пренебрежение правилами, которые основаны далеко не на любви к жизни и самой элементарной осторожности. Эти правила лицемерны. Но молодая девушка, которая ждет ребенка (хотя здесь и можно говорить о радости любви) – всегда грустное зрелище, всегда трагедия.
Мне жаль, что она расстроила вас, и я заверяю вас, что разделяю и понимаю ваши суждения на эту тему, хотя я и католичка, а вы – протестанты.
