— С каких это пор ты вдруг стал подпевалой у волчар вроде Эллисона? — низким, угрожающим голосом прорычал Лайам. — Мы сами с ними разберемся, парень.
— Это сидя за запертыми дверьми и попивая «Гиннесс», что ли? — Коннор шумно отхлебнул пива и утер рот рукой. — Ну и вожаки из вас! — сердито бросил он.
— Перед закрытием я потолковал с копами из числа людей, — буркнул Лайам. — Завтра прямо с утра Шон поедет в город — поговорит с детективом, тем самым, с которым он разговаривал в прошлый раз, Ронан — молодчина — запомнил номера той машины. Не то чтобы это сильно нам помогло — предыдущую машину эти ублюдки угнали.
Коннор ударил кулаком по столу.
— Почему полицейские не дадут нам самим выследить их? Мы бы живо взяли их за глотку.
— Конечно, малыш, — кивнул Лайам. — Мы бы выследили этих придурков, взяли за глотку — а что потом? Наши ошейники тут же активировались бы, и через минуту мы бы катались по земле, воя от боли. И выглядели бы полными идиотами — на радость им. Не волнуйся, Кон, мы найдем их. И отплатим с лихвой — только по-другому.
Коннор плюхнулся на стул.
— Черт возьми, ну почему мы не можем просто снять эти дурацкие ошейники?!
Лайам с Шоном молча переглянулись. Прошлым летом секретные эксперименты, которые втайне от людей проводили оборотни, пытаясь отыскать способ избавиться от ошейников, дали ужасающие результаты. После этого Лайам объявил, что с экспериментами покончено. Однако Шону было известно, что Лайам и их отец Дилан по-прежнему бьются над этой проблемой. Они так и не оставили надежды отыскать безопасный способ избавить своих сородичей от необходимости носить ошейники. Они не говорили об этом никому — ни Коннору, ни Андреа. Хотя Ким и Глория, конечно, были в курсе, поскольку сами участвовали в эксперименте. Для остальных это по-прежнему оставалось тайной.
Коннор, передернув плечами, обиженно нахохлился:
— Мне иногда кажется, что вы предпочитаете сидеть сложа руки.
— Между прочим, в такие минуты я опаснее всего, парень, — буркнул Лайам. — Кстати, а ты-то что забыл у Эллисона? — спохватился он. — Насколько я помню, тебе велели сидеть дома и охранять Ким.
— Ну, вышел на минутку. Подумаешь, большое дело! Ведь дом Эллисона через дорогу! — Коннор крутился на стуле — ему не сиделось, раздражение и злость требовали выхода. — Это нечестно, разве нет? Люди надели на нас ошейники, заставили нас работать, разгребать их дерьмо — а для чего это им понадобилось? Да чтобы мы разучились драться, вот зачем! А теперь и этого мало — решили вообще нас перестрелять! Повезло еще, что никого не убили.
В ответ на его гневную Тираду Лайам только молча кивнул. Зато Шон искренне сочувствовал племяннику. Если честно, эта манера Лайама напускать на себя важный вид — типа «не переживай, братишка, я сам этим займусь» — выводила его из себя. Шагнув к Коннору, Шон молча обнял племянника.
— Богиня на нашей стороне, Коннор, — шепнул он. — Это уж наше ирландское везение.
— Да уж, скажешь тоже! Не говори при мне об этих пожирателях картошки! — буркнул Коннор, но Шон почувствовал, как племянник немного оттаял.
Похлопав его по плечу, он потерся об него носом, потом поцеловал племянника в макушку.
«Позаботься о Коне вместо меня, — прошептал Кенни в ту ночь, когда его убили. Его изломанное тело на руках Шона содрогнулось в последний раз. — Поклянись мне, Шон!»
И Шон, прижимая к груди умирающего брата, поклялся, что отдаст за племянника жизнь. Сердце его разрывалось от горя. Кенни умер еще до того, как появились Лайам с Диланом. Когда они приехали, Шон, баюкая тело брата, плакат как ребенок.
Увидев их, Шон осторожно положил тело на землю, взял в руки серебряный меч стража и обратил Кенни в прах. Это была самая тяжелая ночь в жизни Шона.
Сейчас он мягко массировал и поглаживал напряженные плечи племянника. Немного придя в себя, Коннор ласково взъерошил Шону волосы, молча дав понять, что ему уже лучше. Только после этого Шон отпустил его — и Коннор тут же полез в холодильник за пивом. Он постоянно твердил, что сам будет покупать себе пиво — и сам же станет платить за себя в баре. Началось это, когда ему исполнился двадцать один год, — Коннор тут же принялся задирать нос, всем своим видом показывая, что он уже взрослый.
Шон поцеловал племянника в макушку, проходя мимо, хлопнул по плечу брата и пожелал им обоим спокойной ночи. Потом поднялся в свою спальню — это была самая маленькая комната во всем доме, но Шон не возражал. Ему не так много было нужно — кровать, компьютерный столик, место для одежды есть, и ладно.
Деревянный сундучок, в котором он держал свой меч — из полированного дерева, украшенный затейливой инкрустацией и внутри обитый бархатом, — стоял на комоде, его изысканность странно контрастировала со строгой, даже суровой простотой самого меча. Меч Стража, насчитывавший уже более семи веков, был подчеркнуто простым. Только взяв его в руки, можно было заметить причудливый узор древних рун, тянувшийся вдоль лезвия из какого-то серебряного сплава, и догадаться, что его закалили с помощью магических чар.
Рукоятка меча была удобной и тоже очень простой — приглядевшись повнимательнее, можно было заметить, что ее тоже украшают руны. Меч был старинным, в свое время его выковал самый искусный кузнец древнего королевства Керри. Оборотень по имени Найалл О'Коннелл, и с тех пор он переходил из поколения в поколение. Морисси были прямыми потомками этого кузнеца и его первой подруги, женщины- оборотня из рода бастетов, которая умерла, оставив ему двух сыновей. Погоревав, Найалл взял себе новую подругу, женщину, в жилах которой текла кровь фэйри. По легенде, именно она наложила заклятье на этот меч.
Потушив свет, Шон присел на край постели. Отсюда был хорошо виден двор, отделявший дом Морисси от того, где жила Глория. Прямо перед его глазами находилось окно спальни Андреа — та плотно задернула шторы, но из-за них пробивался мягкий свет, и Шон видел за ними смутные очертания ее фигуры.
Вот она подняла руки, сняла майку, джинсы — воображение Шона без труда дорисовало то, о чем он мог только догадываться. Изящный изгиб талии, волны кружева, украшавшие лифчик и трусики, упругая грудь, распиравшая тесную кофточку, от которых он весь вечер не мог отвести взгляд.
Глухо застонав, Шон вытянулся на постели — кожа его горела, окаменевшая плоть словно налилась свинцом. Андреа была восхитительна, и Шон частенько ловил себя на том, что их затянувшаяся «помолвка» потихоньку сводит его с ума. Предложив ей стать его подругой, он дал понять Андреа, что готов ждать сколько угодно — может быть, со временем стая Уэйда привыкнет к ней, сказал он тогда. Шон изнывал от нетерпения, но не хотел торопить ее — правда, при этом он все чаще спрашивал себя, суждено ли ему вообще дождаться, или он так и умрет, не выдержав мучений, от которых все его тело корчилось, точно в огне.
Между тем в спальне Андреа тоже погас свет, и дом погрузился в тишину. Ночь выдалась холодная — Андреа плотно закрыла окно, но Шон сразу понял, что ей вновь приснился кошмар. Андреа кричала во сне, и сердце Шона разрывалось от жалости.
— Ш-ш-ш, тише, — прошептал он. — Спи, любовь моя.
Как будто услышав его, Андреа затихла и свернулась клубочком, глубоко и ровно дыша. Шон тоже улегся — закрыл глаза, укутался поплотнее в одеяло, — однако прошло немало времени, прежде чем он смог наконец заснуть.
На следующий день у Андреа был выходной. У Глории, по ее словам, были какие-то дела — какие именно, она уточнять не стала. Что бы это ни были за дела, она проторчала в ванной битый час, а когда наконец выплыла, оттуда, распространяя аромат духов, на лице ее сияла улыбка, а макияж и прическа были безупречны. «Свидание с Диланом?» — предположила Андреа.
Они давно уже жили вместе, однако Дилан исчез и не показывался с того самого дня, как приехала Андреа. С тех пор прошло две недели. Дилан словно сквозь землю провалился — неудивительно, что Глория все это время ходила как в воду опущенная.
Андреа давно уже оставила попытки понять тетку. Насколько она могла судить, Глория мало походила на ее мать, Дину. Конечно, та умерла, когда Андреа была еще маленькой, однако она успела понять, что между сестрами было мало общего. Дине и в голову бы не пришло натянуть на себя шмотки от ведущих
