голосе, уже не обращая внимания, что по щекам текут горячие и соленые слезы.
Брент тяжело и часто дышал, мышцы на его шее вздулись, натянув воротник.
— Одного не понимаю: как можно было, имея хоть каплю соображения, думать, что после такой аферы получится умыть руки? Как ты собиралась заговорить со мной об аннуляции? Намеревалась просто прийти и сообщить мне об этом, объяснить свои тщательно выстроенные планы, после того как закажешь билет и соберешь свои записи? Или, быть может, тебе хотелось выждать момент, когда я буду наиболее уязвим, потому что тебе просто нравилось дергать меня за ниточки, как марионетку?
— Такого… такого никогда не было…
— Так было с первого до последнего дня, Кэролайн! Ты дразнила меня своим телом, умело поворачивала мои чувства к своей выгоде, причиняла мне боль, а потом лгала, что больше никогда этого не сделаешь. Ты тактично намекала, что мы с Розалин обойдемся без тебя, ты предусмотрительно хранила в тайне свои чувства. Ты мастерски избегала брачного ложа, пока тебе самой не потребовалось удовлетворение, а потом, лежа передо мной голой, невзначай поинтересовалась, дам ли я тебе уйти.
Он с изумлением воздел руки.
— Даже Дэвис предвидел это и давным-давно предостерегал меня против твоей расчетливости, но я отказывался слушать, ибо находил немыслимым, непостижимым, чтобы моя жена оказалась настолько неверной, настолько коварной, что единственной причиной обвенчаться с мужем ей могло послужить предположение, будто от него легко будет
Оглушенная, Кэролайн оперлась дрожащей рукой о стол, чтобы не упасть.
— Все… все было не так, — хрипло прошептала она опять. — Прошу…
— Чего ты просишь? — Он ударил кулаком по столу. — Чего ты просишь? Простить тебя? Забыть об этом? «Прошу… давай начнем сначала?..» Господи, Кэролайн, какая ты жалкая!
Ее тело обмякло, она уронила голову, не в силах больше смотреть на Брента и уже не заботясь о том, что слезы капают с подбородка и скул, оставляя пятна на синей ткани платья.
— Ты проникла в новый дом, в новую жизнь, — медленно, спокойно продолжал граф, — замарала грязными руками драгоценную доверчивость глухой девочки, даже не задумываясь, какой раздавленной она будет, когда ты уйдешь.
Тут он без предупреждения перегнулся через стол, крепко схватил ее за подбородок и заставил поднять голову.
— Посмотри на меня, — прошипел он.
Кэролайн раскрыла влажные ресницы и сквозь туман увидела перед собой суровые, холодные глаза, наполненные презрением и страданием.
— Ты не любишь ни меня, ни Розалин, ты любишь только себя. Ты использовала меня и манипулировала мной, когда пришла в мой дом и мою постель, ты лгала мне, когда произносила клятвы верности, намереваясь покинуть меня с первого дня нашей встречи; ты ни на секунду не задумывалась, каково мне будет потерять жену, женщину, которую я перед алтарем поклялся лелеять и защищать до конца жизни. Ты самый жестокий, самый эгоистичный человек из всех, кого я знал, Кэролайн, и мне тошно от одного твоего вида.
Он резко убрал руку от ее лица, подтолкнул к ней перо, а потом повернулся, чтобы поднять кресло.
— Подпиши бумаги и возьми с собой один экземпляр, если не хочешь кончить на улице. Потом убирайся. Я больше не хочу тебя видеть.
Оцепенев, Кэролайн снова опустила взгляд в ковер под ногами и внезапно осознала, что ее выбор, ее судьба, куда бы та ни вела, бесповоротно определилась в ту минуту, когда она согласилась выйти за графа, как он верно заметил, обманным путем.
Он прав. Она была вероломной и лживой, и теперь он дает ей возможность уйти, сделать то единственное, чего она хотела с первых дней их брака. Только теперь она не чувствовала ни восторга, ни радости, напротив, ей казалось, что она тонет в море пустоты.
Дрожа, Кэролайн взяла в одну руку перо, пальцами второй вытерла глаза, постаралась как можно тверже встать на ноги и вписала свое имя в соответствующие строчки двух лежавших перед ней страниц. Затем решительно и со странным чувством отчужденности взяла один из листов, повернулась и на свинцовых ногах прошла к камину.
Остановившись, она посмотрела в огонь, позволяя слезам боли и беспомощности струиться по щекам, потом быстро, без колебаний швырнула бумагу в огонь.
— Я не потерплю от тебя такого унижения, как бы я перед тобой ни провинилась, — хрипло сказала она. — Оставь свои деньги себе.
Граф ничего не ответил. Он опять непринужденно сидел за письменным столом, погруженный в бухгалтерскую книгу.
Кэролайн повернулась и пошла к двери.
— Надеюсь, вы найдете удовлетворение, скрещивая розы, сударыня, — сухим, официальным тоном проговорил Брент, не посчитав нужным даже поднять головы. — Растения могут потребовать от вас такого же внимания и заботы, как мы, но они ничего не дадут вам взамен, и уж тем более дружеского тепла. Помните об этом в те одинокие годы, которые ждут вас впереди.
Тихо, изнемогая от боли и разочарования, Кэролайн повернулась и покинула кабинет, осторожно прикрыв за собой дверь.
Глава двадцать вторая
Джейн протянула затянутую в перчатку руку одному из четырех лакеев в начищенных до блеска ливреях и вышла из экипажа. Утро выдалось солнечным и ясным, в воздухе витал запах весны. Замечательный февральский день для стычки с надменным зятем.
Она уверенно поднялась по ступенькам к парадной двери и была тут же формально приглашена в дом служанкой, которая приняла ее накидку и без малейшего намека на интерес сообщила, что ей следует подождать лорда Уэймерта в гостиной.
Так она и поступила. Но минуты шли, и Джейн начала терять терпение и сердиться. Граф и в самом деле невыносим, как без колебаний отозвалась о нем Кэролайн. Он умышленно заставляет ее ждать, сидеть в кресле и смотреть на слабые язычки пламени в камине.
— Ну, наконец-то. Вот и номер один.
Джейн повернулась на звук его голоса.
— Прошу прощения, лорд Уэймерт? — сказала она, поджав губы и дерзко осматривая его с головы до ног.
— Номер один, в смысле вы, Джейн.
Выразительное лицо графа казалось изможденным, как будто он проснулся рано утром, вернул обратно излишки виски и метался, жалея себя. Вот и хорошо. Она надеялась увидеть его несчастным.
Граф был небрежно одет в хлопковую рубашку, темно-ко-ричневые бриджи и черные, потертые сапоги. Очевидно, он наряжался не для того, чтобы принимать гостей, а чтобы выехать верхом. Увы. Уэймерт выслушает ее, даже если ему придется собственноручно выбросить ее из дому, что, как видно, было единственным делом, в котором он преуспел касательно женщин.
На мгновение задержав на Джейн задумчивый взгляд, граф медленно двинулся к ней.
— Почему вы так задержались?
— Уверена, я не понимаю, о чем вы говорите.
— А я уверен, что понимаете, — протянул он, тяжело опускаясь в кресло напротив. — Зачем вы здесь?
— Чтобы поговорить о Кэролайн, — прямо ответила Джейн.
Граф запрокинул голову на мягкую кожаную спинку и сузил глаза.
— Неужели? Другие дочери барона Сайзфорда приходили умолять за нее перед тем, как она уехала. И кстати, где ваш отец? — подозрительно добавил он. — Он не предпринял никаких попыток связаться со
