Ава прислушалась к дыханию брата – оно было поверхностным и свистящим.
Всякий раз, когда Августа смотрела на спящего Даньку, у нее возникало желание прижаться к нему лицом. На этот раз тайное желание прорвалось наружу: Августа присела и зарылась в рассыпанные по подушке Данькины волосы. Они пахли… курицей. Точнее – куриным пером. Почему-то Данька с самого рождения источал именно этот запах.
Ава открыла глаза, рассматривая брата.
Отцовский лоб (черт бы побрал этого папашу, везде успел), надбровные дуги с еще по-детски редкими бровями. Пластырь. Покраснение и гиперемию никакой пластырь не мог скрыть.
Какая же скотина посмела поднять руку на ее брата?
У Августы защипало в носу от бессилия и горечи.
Вопросы выстроились в очередь, разрывали черепную коробку и ждали ответа. Пора прижать к стенке этого лжесвидетеля, кровопийцу и растлителя.
Смахнув слезы, Августа осторожно поднялась и вышла из детской.
За то время, что Ава отсутствовала, сосед передислоцировался на кухню и успел освоиться: с умиротворенным видом прихлебывал чай из желтой чашки хозяйки.
В воздухе плавал аромат бергамота – вот гад! Самый дорогой чай выискал.
Метнув в соседа колючий взгляд, Августа в полном молчании налила себе чаю и устроилась напротив.
– Ничего, что я так – по-свойски, – осведомился нахал.
– Проехали. Так что случилось с Данькой?
Нахал не спешил докладывать оперативную обстановку, сделал еще один глоток, насладился вкусом и ароматом бергамота и только потом соизволил ответить:
– Говорит, бросил камешек и попал в лицо Светке – однокласснице.
– Маслаковой, что ли?
– Кажется, да. И вроде бы рассек ей щеку. За это Светкин отец заманил Даньку за гаражи и избил. – Матвей подвинул справку с освидетельствованием и наблюдал, как сгущается цвет, как собирается гроза в серых глазах, бегающих по документу.
– Мразь, тварь, гнида! – рычала во время чтения Августа.
Листок дрожал в ее руке.
– По-моему, надо подавать на него в суд, – осторожно предложил Матвей.
Августа прищурилась:
– Ты знаешь, сколько это будет стоить?
– Я дам тебе денег. Выиграешь процесс – вернешь, – быстро добавил Мотя, поежившись под прицелом расширенных черных зрачков.
На кухне воцарилось гробовое молчание.
Механические ходики с гирями громко отстукивали время. Матвей поднял голову: ничего себе – первый час.
– А если не выиграю? – наконец отозвалась Августа.
– Как это – не выиграешь? Обязательно выиграешь!
– Ты-то откуда знаешь?
– У любого спроси, что будет, если избить чужого ребенка. А для верности мы Витасика с телевидением подключим, придадим, так сказать, резонанс делу.
Августа задумчиво молчала.
За четыре года их с Данькой совместного проживания (неудачной попытки симбиоза) это был первый случай, когда кто-то предложил добровольную помощь.
И это был первый случай за всю ее жизнь, когда помощь предложил мужчина.
– Откуда такое благородство? – Неисправимый скептик в душе Августы отказывался верить в благие намерения. Наверняка этот прохиндей потребует что-то взамен. Что-нибудь из репертуара Бовбеля.
– Зачем ты так? Никакое это не благородство. Понятно же, что выходка папаши не должна остаться безнаказанной.
– Н-да уж, выходка, – с выражением произнесла Ава. – Не знаю, что тебе ответить. Я должна подумать.
– О чем?
– Обо всем. Может быть, до суда дело даже не дойдет. Возможно такое развитие событий: мы… – Августа вспыхнула и разозлилась на себя, – я показываю этому уроду справку, и он дает отступные.
– Не думаю, что этот тип согласится все решить без суда – выглядит он очень воинственным. Не исключено, что срок мотал. Я на таких насмотрелся у нас в артели.
– Где?
– В артели. Я работаю в старательской артели.
– Понятно.
– Что тебе понятно?
– Понятно, что ты работаешь в старательской артели, – с сарказмом произнесла Ава. «Понятно, почему ты трахаешь все живое», – читалось в подтексте.
– Хочешь сказать, это не самый главный мой недостаток? – проявил сверхъестественную сообразительность Матвей.
– Какая разница, что я хочу сказать? Или ты не выносишь, когда о тебе не говорят хотя бы пять минут?
– Нет, почему? – добродушно возразил Мотя. – Центропупией не страдаю. Просто почему-то последнее время приходится защищать территорию.
– А сейчас? Сейчас что ты защищаешь? Территория ведь не твоя?
– Сам удивляюсь, – честно признался Мотя, – наверное, есть какой-то скрытый смысл в этом.
– Открылась тяга к миссионерству?
– Если это тяга к миссионерству, то почему такая избирательная? Заметь: никому другому я не предлагаю взять на себя судебные издержки.
– Нам выпала большая честь.
– Или это мне выпала честь? – тихо спросил Мотя и накрыл ладонью руку Августы.
Узкая рука с тонким запястьем застыла и не шевелилась, лицо Августы напряглось, скулы заострились, глаза заметались.
– Пойдем, я дам тебе на адвоката.
– Давай завтра.
– Нет, давай прямо сейчас, – заартачился Мотя.
Не очень понимая, что ее заставляет, Августа все же поднялась и последовала за соседом.
В мыслях у Авы воцарился хаос.
Вдруг сосед наелся шоколада и уровень гормона серотонина в его крови поднялся, пронеслась сумасшедшая мысль. Сначала поднимется уровень гормона, а потом кое-что другое… Нет, это ни на что не похоже. Это не сосед, это она – примитивная озабоченная особь.
– Чай будешь? – оглянулся на нее Матвей.
– Нет, уже поздно.
– У меня хорошие конфеты, – соблазнял он.
– Ну тогда наливай.
– Вы давно одни с братом? – пытаясь избавиться от неловкости, поинтересовался Матвей. Он поставил перед Августой чашку с кипятком и опустил пакетик.
– Четыре года, – нехотя отозвалась Ава.
– И как?
– Все хорошо, – соврала она.
Конфеты и впрямь были отличные. Августа не удержалась и съела три «мишки на севере» – она не помнила, когда ела их в последний раз.
Слова оказались ненадежным прикрытием, напряжение росло.
– Да! – спохватился Матвей. – Деньги на адвоката.
