снега. Температура опять начала скакать вверх и вниз, и к концу недели растаял почти весь снег, который падал с начала января. К этому же концу недели Николай начал осознавать, что тон телевизионных новостей несколько изменился. Из оптимистичного он стал каким-то настороженным, и это было странно: трупов за эти дни не прибавилось, интервью с ранеными парнями из спасшей ЛАЭС и город смены можно было видеть каждый день, и все вроде бы было на редкость в порядке. Вечером четверга «Газета. Ру» выпустила краткое сообщение о свежем заявлении премьер-министра Великобритании. Заглавный абзац оборвался на словах «…о недопустимости безалаберного отношения к безопасности…», и Николай на секунду задумался – как будет по-английски «безалаберный» или «безалаберность». Вспомнив по крайней мере три варианта, он полез в «130-тысячный» словарь Таубе-Даглиш – и тут задумался еще больше. Классическим переводом для стоявшего первым «
К пятнице непонятно резкое заявление англичанина было поддержано сразу несколькими политиками, включая даже нейтральных шведов, а к субботе от комментариев, заключений и разъяснений на новостных интернет-лентах уже рябило в глазах. К этому времени уловленная им еще несколько дней назад настороженность в собственно российских комментариях переросла в нечто иное. В этом новом качестве было всего понемногу – и это было на редкость непонятно, поэтому Николай задумался уже совсем всерьез. Было такое ощущение, что ни англичане, ни «континентальные» европейцы, ни подключившиеся к ним на удивление позже всех американцы просто не обращали внимания на произошедшее на самом деле. Никто не желал замечать видеосюжеты с выложенными в ряд телами нападавших. Половина их была опознана уже на второй день – все они действительно оказались чеченцами. Никто за пределами России не обращал внимания на то, что ни один темный силуэт в опубликованной во всех газетах, представленной Государственной следственной комиссией схеме не пересек «внутренний периметр» системы охраны станции. Это все было как будто с кем-то другим, где-то в другом месте, потому что все комментарии и заявления долбили одно: «неприемлемая халатность в обеспечении системы охраны», «система, не отвечающая запросам даже середины ХХ века», «угроза экологической безопасности Европы и всего мира»…
Странным было и то, что огрызались отечественные СМИ довольно вяло. Некоторую вспышку напомнившего ранние репортажи оптимизма вызвало прозвучавшее в субботу заявление пресс-службы ФСБ о том, что террористов было, оказывается, не десять, а одиннадцать. Тяжелораненый одиннадцатый был, как вдруг выяснилось, взят живым, и само его существование до этого момента скрывалось. На юге страны к этому времени также были проведены масштабные противотеррористические мероприятия, и в телеэфире начали мельком звучать цифры, обобщающие их итог – арестовано столько-то людей, «возможно, имеющих отношение к произошедшему в конце прошлой недели нападению на Сосновоборскую АЭС», «следствие вышло на след организаторов…» Но этого не хватило, и после примерно суток «переваривания» новости все зарубежные комментаторы и футурологи-любители взялись за старое. «Возмутительная халатность, едва не позволившая экстремистам погрузить Европу в ужас второго Чернобыля». «Сложно рассчитывать на то, что чудо, спасшее русских от очередной катастрофы, поможет им в другой, следующий раз…» МИД отвечал какими-то заявлениями, пробитые автоматными пулями синюшно-бледные трупы показали в таком виде, что половина увидевших сюжет ОРТ зрителей не-медиков наверняка бросились к унитазам – все без толку. Группа перебитых к такой-то матери под воротами ЛАЭС чеченцев была едва ли не официально объявлена победителями, и никакие другие не укладывающиеся в эту концепцию факторы в расчет уже не принимались.
В ту же субботу Николай встретился на самбо с «Юрками» и сумел наконец-то задать интересующий его вопрос без всякого стеснения.
– Ребят, я не понимаю. Наш МИД – он вообще из дармоедов состоит? Целиком?
Смешок был почти всеобщим: к моменту, когда он это спросил, ребята уже заканчивали переодеваться, но еще не вышли в зал.
– Док, ты в своем репертуаре. Успокойся, они просто все очень заняты.
– Нет, но я действительно не понимаю…
– А чего тут понимать? – Железный Винни, действительно похожий в вытертой временем борцовской куртке на добродушного Винни-Пуха, хлопнул его по спине так, что весящий 75 кило Николай едва удержался на ногах. – Они заняты. Им не до нас. Машинки стучат, факс перегревается, секретарши только рот полоскать успевают. Все при деле. Какое противодействие, что ты? Когда ты в последний раз видел, чтобы наш МИД что-то умное сделал в политике? Именно не сказал, что сделает, а сделал?
Что ответить, придумать сразу Николай не сумел, потом была тренировка, в ходе которой тоже было не до разговоров, но во время «обратного» переодевания он завел этот разговор снова.
– Я не дипломат, конечно, но полагаю, самой лучшей политикой здесь был бы фарс.
– В смысле?
– А в прямом. Фарс, демонстративное пересмешничание. Причем давно пора. К примеру: цвет демократического мира заявляет, что мы продаем оружие «Хезболле», – вот продаем, и все тут, что бы мы там ни говорили и какие документы ни предъявляли. И тут МИД России обращается к правительству Монако с требованием немедленно прекратить поставлять компоненты химоружия «Аль-Каиде». Вот немедленно, сию минуту! «Да какое химоружие? – икает офонаревший от услышанного принц Монако, оторвавшись от рулетки. – Да вы что?» А МИД на это гневно должен ответить: «Вот! Все видят, что Монако не желает разоружиться и признать свою вину перед мировым сообществом? Кровавый и прогнивший монархический режим ничего не способен сказать в свое оправдание! Доколе мир будет терпеть беззастенчивые поставки произведенного в Монако химоружия «Аль-Каиде», мы вас спрашиваем?»
Когда фраза выдохлась и все отсмеялись, Николай продолжил уже спокойнее:
– Ну, это максимум, разумеется. Перебор. Но смысл ясен, нет? Нас обвиняют в том, что из нас прут имперские амбиции и только поэтому мы не даем свободу Чечне и Еврейской автономной области, – а мы требуем немедленно сесть за стол переговоров с техасскими сепаратистами. Которые, между прочим, есть. Мол, мы возмущены, что воля требующего независимости техасского народа заглушается марионеточными спецслужбами антидемократического режима. И хорошим дипломатическим языком начинаем организовывать эту встречу. За наш счет, где-нибудь на Ямайке или Палау, под нейтральными пальмами – не слишком всерьез, но демонстративно. Нам в очередной раз говорят, что у нас атомные подводные лодки сплошь ржавые и вот-вот накроют радиоактивными утечками половину Мирового океана, – а мы поднимаем крик, что какой-нибудь «Сивулф» на самом деле течет плутонием по всем швам, и это скрывают от населения Бреметона и всего штата Вашингтон, чтобы не вызвать паники. И неважно, что ни хрена он не течет – тут нужно, чтобы каждая третья домохозяйка в штате задумалась о том, а не написать ли конгрессмену о своих страхах. Ну, и так далее. Именно как фарс. Как прививка. Чтобы всем было понятно, что именно мы передразниваем, чтобы начали воспринимать с критикой уже это, уже своих.
– Не сработает, – было заключение «Винни», прозвучавшее, уже когда они вышли на улицу. Снова как следует подморозило, и черное небо давило на кожу, как открытая могила. – Все, чего ты добьешься таким манером, – это испорченные отношения с тем же Монако и всеми остальными. Хотя тут ничего не сработает, наверное.
– Да знаю я… Просто обидно, что вместо чего-то пусть не слишком даже умного не делается ни-че-го вообще. Канал «
– Заняты, – снова буркнул Витя, и стало ясно, что тема ушла окончательно, – все переключились на обсуждение завтрашнего выезда на хардболл. У Николая, понимавшего, что он говорит слишком много, осталось впечатление, что он все равно что-то недоговорил, но поделать он уже ничего не мог. Это тоже
