Россия: критика исторического опыта. Том1

общества, слабости всеобщей связи, случайности хозяйственных условий в разных сообществах, что не стимулировало снижение издержек, повышение эффективности. Для цен, складывавшихся в результате нарушения закона соотношения хозяйственных отраслей, характерна тенденция «кризиса сбыта в условиях товарного голода», что отчетливо можно было наблюдать в 1923 году [19]. Эта патологическая закономерность обычно элиминируется, маскируется государственными дотациями, различными формами государственной перекачки ресурсов, но тем самым открывается возможность бесчисленных манипуляций ценами, посредством которых скрывается эта разрушительная тенденция.

Так, цены на продукцию сельского хозяйства, если они устраивали производителей, были слишком высокими для массового потребителя, для промышленности. Наоборот, снижение цен на продукты сельского хозяйства до уровня массовой доступности приводило к тому, что они не устраивали производителя на селе, который в результате ничего не мог купить. Очевидно, что цены на промышленные товары обладали той же особенностью: если они удовлетворяли производителей, то для сельского хозяйства, для потребителей на селе они были недоступными, но если они снижались, то промышленность работала в убыток. Отсюда — ножницы цен, дефицит, стремление менять дефицит на дефицит, избежать реализации за деньги без дополнительного социального эффекта. Отсюда нежелание крестьян продавать хлеб. Это имело место, например, еще при царе Алексее Михайловиче, когда медные деньги потеряли свою ценность.

Общество смутно осознавало причину неспособности формировать рынок. Попытка возложить на крестьянство бремя индустриализации выразилась в том, что крестьянский хлеб оплачивался чисто символически, проблемы общества решались за счет углубления архаичной принудительной перекачки средств. Это изъятие средств не было тем фактором, который породил перепад цен между отраслями, но оно катастрофически ухудшало ситуацию, ставило преграду реальному выходу из тупика.

Хозяйство, которое находится на доэкономическом уровне, в котором еще очень сильны натуральные отношения, не может справиться с проблемами, превышающими определенный уровень сложности, что приводит к неизбежному снижению эффективности хозяйственных решений. В частности, невозможно обеспечить взаимную заинтересованность отраслей, где перепад в издержках превышает определенный уровень. Зарплата, личный доход могут быть слишком низки, чтобы покупать товары с чрезмерными издержками, т. е. если издержки столь велики по сравнению с доходами людей, что при отсутствии инфляции потребитель не в состоянии их оплатить. Инфляция не спасает положение, так как весь товар при фиксированных ценах и дефиците просто попадает к потребителю, случайному с точки зрения реальной экономической и даже биологической потребности. Гибель такой системы предотвращается лишь принудительной циркуляцией ресурсов.

Теоретически из этой ситуации могло быть два выхода. Один из них — обеспечение такого развития промышленности, которое приводило бы к снижению издержек производства и соответствующему снижению цен, что сделало бы ее продукты доступными массовому потребителю в деревне. Однако на пути этого процесса лежало отсутствие достаточного стимула к прогрессу в промышленности, существующей не столько под давлением рынка, сколько под крылышком синкретической государственности. Качественное развитие невозможно при отсутствии массовой частной инициативы, массовой конкуренции, при склонности к монополизации. Другая возможность заключалась в развитии сельского хозяйства, в повышении его эффективности, способности снижать издержки, получать необходимые средства не столько за счет высоких цен, сколько за счет массовости реализации. Однако здесь дело обстояло еще хуже, чем в промышленности, так как основная масса жителей деревни придерживалась социальных форм жизни, конструктивной напряженности, не позволявших в достаточных масштабах встать на путь развития и прогресса. Положение серьезно ухудшалось тем, что в среде марксистской интеллигенции и правящей элиты существовало сильно преувеличенное представление о степени развития товарно–денежных отношений в деревне, и, следовательно, власть не обладала должной информацией о реальной способности крестьянства пойти на «смычку» посредством развития высокопродуктивного сельского хозяйства.

Торговля против рынка

Нэп открывал ограниченные возможности для той части крестьян, которые имели склонность к росту и развитию, и общество проявляло заинтересованность в росте производства, пыталось создать для этого определенные предпосылки. Однако для реализации этой возможности требовалось значительное время. Главное, однако, заключается в том, что угроза уравнительности постоянно вызывала у большинства рост дискомфортного состояния. К концу 1925 года в деревне появились группы бедноты, которые противопоставляли себя сельсоветам и кооперативам. Их возникновение воспринималось как антикулацкая акция. Возможность роста уравнительной агрессивности создавала крайне неблагоприятные условия для производственных накоплений. Известный экономист Н. Кондратьев писал: «Не может быть капиталовложений в деревне в условиях, заставляющих крестьянина направлять свои средства в сторону усиления личного потребления, вместо того, чтобы приобрести лошадь или корову, из боязни прослыть «кулаком» в деревне» [20]. Однако и это не главное. Система ценностей крестьянина лишь отчасти была затронута ценностями товарно–денежных отношений. Это обстоятельство заслуживает специального рассмотрения.

Методология социокультурных исследований существенно отлична от одностороннего экономического подхода, тяготеющего к экономическому материализму, фетишизму. Последний исходит из того, что сами факты купли–продажи, их развитие и увеличение есть однозначное свидетельство втягивания крестьянина в товарно–денежные отношения.

Однако, во–первых, рост товарно–денежных отношений может быть стимулом активизации архаичных ценностей, накопления дискомфортного состояния, ведущего к взрыву. Это и имело место в России. Поэтому можно сказать, что в определенной ситуации масштабы втягивания крестьянина в денежные отношения — величина, обратная вероятности утверждения капитализма. Это обстоятельство не учитывалось большевиками при разработке ими своей доктрины как до, так и после их политической победы.

Во–вторых, не менее важно и то, что само втягивание крестьянина в эти отношения может означать форму укрепления системы архаики. П. Г. Рындзюнский пишет: «При изучении крестьян, не принадлежащих к эксплуататорским кругам деревни, возникает вопрос: насколько они могут считаться товаропроизводителями в теоретическом, политико–экономическом смысле слова? На этот вопрос нелегко ответить даже в том случае, если известно, что сельские производители регулярно поставляли на рынок выработанные ими продукты. Конечно, внешние признаки товарного хозяйства здесь налицо, но это не разъясняет существа дела». В. И. Ленин замечает: «Про крестьянина же и теперь приходится сказать словами Маркса: крестьянин становится купцом и промышленником без тех условий, при которых можно стать настоящим купцом и промышленником. Рынок требует от всякого хозяина, как безусловной необходимости, подчинения новым условиям и быстрого приспособления к ним. Но без капитала это быстрое приспособление невозможно. Мелкое хозяйство неизбежно осуждено… на наибольшую рутинность, отсталость, наименьшую приспособленность к рынку» [21]. Если у продавца–капиталиста подключение к рынку стимулировало перестройку производства, то у крестьянина последствия такого контакта были противоположные: связь с рынком не вела к прогрессу, она закрепляла хозяйственный застой и даже вела к деградации. В. И. Лениным указывается одна причина такой особенности крестьянских продаж: отсутствие у продавцов капитала. С тем же связано и другое обстоятельство, которое уясняется из следующего положения К. Маркса: «Все товары суть непотребительные стоимости для своих владельцев и потребительные стоимости для своих невладельцев» [22]. Для массы крестьян капиталистической России, продававших свой хлеб, молоко и другие продукты, их «товары» в свете цитированных слов Маркса не были истинными товарами, так как для производителя–продавца они обладали потребительной стоимостью: спустя несколько месяцев после продажи многие из таких продавцов должны были покупать те же товары, но, как правило, по более