Россия: критика исторического опыта. Том1

слоев деревни, ни обложением дохода неземледельческого характера» [27]. Здесь сквозит характерное в таких случаях стремление возложить ответственность на богачей, т. е. искать выход на путях уравнительности. На XII съезде партии в 1923 году отмечалось, что благодаря нэпу «удельный вес кулачества все более и более растет» [28]. Опасность расслоения, как показывают исследования, явно преувеличивалась. Но реальная опасность была в другом — в массовом страхе за судьбу уравнительности, который принимал мифологическую форму массовой ненависти к нэпману, «кулаку». Для того чтобы попасть в эту группу, достаточно было проявить некоторую хозяйственную инициативу свыше признанной нормы или попросту покрыть крышу железом. Любой кризис, затруднения объяснялись кознями этих людей. Это не создавало благоприятной атмосферы для экономического развития. Вместе с тем, даже тот уровень частной инициативы, который допускался, нес в себе симптомы разрушения монолита медиатора, отхода от монополии власти на циркуляцию ресурсов.

В стране совсем недавно архаичная община, куда входила большая часть населения, пережила возрождение. При анализе нэпа об этом обычно забывают, не учитывают, что новая политика неизбежно носила поверхностный характер. Промышленность, несмотря на введение хозрасчета, продолжала, как это и соответствовало историческим традициям, опираться на сильную поддержку государства. Действие рынка внутри промышленности, прежде всего между тяжелой и легкой, было сильно ограничено. Нэп повысил материальное положение рабочих, но не заинтересовал их в улучшении конечных результатов работы треста. С 1928 года рабочие стали снабжаться по заборным книжкам, что обрубило их связь с рыночной системой через производство. Рабочие стремились гарантировать себя от стихии рынка, поддерживая авторитарную систему распределения, определенные варианты уравнительной оплаты. Это было в той или иной степени реализовано тарифной реформой 1928 года.

Заинтересованность крестьянства в нэпе также была не безусловна. Конечно, часть крестьян стремилась продавать излишки. Однако 35% крестьян были освобождены от уплаты сельхозналога, что не только привязывало их к авторитарному порядку с его принудительной перекачкой ресурсов, но и лишало их старого традиционного для страны стимула к повышению товарности. Кроме того, ощущалась заинтересованность крестьян в различных формах кооперации, по тем же причинам, что и у рабочих, которые пользовались системой принудительной перекачки потребительских ресурсов.

Даже небольшое развитие рынка ставило под угрозу синкретическую государственность, всю систему медиатора синкретического типа. Развивались определенные опасные тенденции среди членов партии. Некоторые стремились «в интересах возрождения производительных сил советской республики» бросить партийную работу и уйти на свой клочок земли. Машинная версия утилитаризма оказалась под угрозой. Общество не смогло создать систему, где машинная и индивидуалистическая версии утилитаризма могли бы сосуществовать и стимулировать друг друга. Оказалось, что ставка на рост независимых источников творческой энергии не сопровождалась соответствующей способностью медиатора использовать эту энергию, снимать опасность разрушения медиатора. Слабое движение от индивидуалистического умеренного утилитаризма к развитому породило в неблагоприятных условиях (давление власти, недостаток промышленных товаров, враждебность определенных сил торговле) тенденцию очагов творчества к автаркии, к уходу с рынка. «Американский» элемент в России, с одной стороны, оказался потенциально опасным для медиатора, ориентированного прежде всего на сохранение своей организации, и, с другой стороны, слишком слабым, чтобы перестроить общество и медиатор на основе своих принципов, чтобы увлечь общество для перестройки медиатора, для развития рыночных отношений. Для утверждения нэпа нужен был мощный слой культурных организаторов, ясно понимающих необходимость существования источников творчества. Эти организаторы должны были пользоваться поддержкой хотя бы значительного меньшинства населения.

Истолкование нэпа как шага к капитализму вызвало возражения не только официальных идеологов, но и вдумчивых специалистов. «Только 1 /6 часть всей продукции сельского хозяйства поступает на недеревенский рынок… Основной массив русского сельского хозяйства является только натуральнохозяйственной пристройкой к народному хозяйству, оставаясь в довольно слабой связи с ним». С глубокой проницательностью автор писал, что «в России имел место стремительный рост товарно–денежных отношений, сопровождающийся, однако, развитием некапиталистических организаций». Розничную торговлю «в тех жалких формах, в которых она после коммунистической реакции 1924 г. еще сохранилась (почти исключительно торговля вразнос и с лотков)… ни в коем случае нельзя считать явлением капиталистического порядка. Так торговали при царе Горохе. Кроме того, часть теперешних розничных торговцев вынуждена была превратиться в агентов госторгов и находится от них в полной зависимости. Ничтожна роль капитализма в промышленности. Уже в 1925–1926 гг. на частную промышленность, включая концессионную, приходилось всего лишь 4,2% всего производства цензовой промышленности. …В городе нам приходилось констатировать не победу капитализма, а, наоборот, гибель всех его ростков» [29]. Однако даже в этих условиях руководители арендованных предприятий сумели обеспечить лучшее положение своих рабочих, чем было положение рабочих на государственных [30].

Нэп был раздавлен, так как срединная культура оказалась слаба, а вера в реальность как в воплощение манихейских космических сил сильна. Синкретическое государство не могло сосуществовать с независимыми творческими силами. Удивления достойно не то, что нэп был уничтожен, а то, что общество после синкретического взрыва нашло в себе силы сделать серьезную попытку согласиться на господство идеала, нацеленного на срединную культуру. Сказалась определенная гибкость утилитаризма.

Несмотря на то, что нэп открыл путь экономическому росту, его участь была решена широкими массами, стремившимися разделаться со вновь появившимися оборотнями кривды. Власть, которая стала бы в глазах масс орудием кривды, рисковала своим существованием. Правящая элита оказалась не в состоянии держать в желаемых рамках частную инициативу чисто экономическими методами. По сути дела, нэп приоткрыл тайну: в стране есть хозяйство, но нет экономики, во всяком случае как определяющей хозяйственной формы. На экономической основе смычка города и деревни оказалась невозможной. Выявилась парадоксальная ситуация: люди в городе и в деревне нуждались в продукции, выпускаемой друг другом. Отсюда естественность смычки. Но одновременно оказалось, что для ее обеспечения нет всеобщего механизма экономического воспроизводства, так как в сельском хозяйстве и в промышленности преобладало натуральное воспроизводство. Следовательно, практически смычка и могла носить характер натурального обмена, что требовало тотального принудительного механизма. Но это было невозможно экономически. Однако торжество архаичных ценностей несло запрет на подобные знания. Старая власть, постоянно нуждаясь в деньгах, стремилась заставить своих подданных добывать деньги на рынке для уплаты налогов, но одновременно препятствовала этим процессам, пытаясь развивать промышленность на дорыночной основе. Исторически развитие отраслей происходило через адаптацию к до– и антирыночной системе принудительной циркуляции ресурсов. Такая ограниченная, по сути примитивная попытка прорваться к некоторой усеченной форме экономики, как нэп, отягощенная утопическими целями, мечтами о молниеносном построении идеального общества, не опиралась на осознание исключительной сложности и драматизма сложившейся ситуации, но следовала лишь мифам и здравому смыслу. Это обрекло ее на провал.

Банкротство нэпа

При оценке нэпа не следует забывать, что возникающие в нем несообразности, диспропорции, рост дезорганизации происходили на фоне роста производства как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Однако рынок не мог стать механизмом, интегрирующим эти процессы в целое, обеспечить гармоничную смычку всех элементов функционирования общества.

Несколько упрощая картину, можно сказать, что экономический аспект нэпа можно свести к установлению «правильных» цен, которые позволили бы обеспечить взаимную реализацию продукции отраслей. Однако опыт нэпа как раз и показал, что перепробованные варианты соотношения цен не давали устойчивой системы. В принципе можно предположить, что такие цены вообще установить невозможно в