Россия: критика исторического опыта. Том1

сути, и является возвратом к синкретическим вечевым идеалам и институтам. В этой связи следует вспомнить, что община не в первый раз попадает под авторитарное управление. Например, «феодализм не привел к разложению сельской общины, он только изменил ее характер, и из свободной, какой она была вначале, община сделалась крепостной. Крестьянин сохранил пользование своей землей, он остался общинником, каким он был в предшествующую эпоху; совершенно изменилось только его личное положение, и его общинные права должны были подчиниться требованиям службы и платежей, которые возложил на него его сеньор» [54].

Колхоз и авторитарная традиция

Колхозы подхватили старую традицию вмешательства в хозяйственную жизнь крестьянина не только общины, но и государства. «Крестьянский «мир» не был свободен даже в решении узкохозяйственных вопросов. …Окружные начальники и их деревенские агенты не ограничивались надзором за ведением крестьянского хлебопашества и скотоводства, который был установлен законами 1838–1841 годов; они назойливо вмешивались в хозяйственную жизнь деревни, предписывая крестьянам держаться тех или иных цен на хлеб… оказывая влияние на частные сделки… отправляя на принудительные работы» [55]. А. Энгельгардт писал в 1880 году: «Бац! — обязательное постановление: сеять рожь не ранее 15 августа. И вот земледельцы нескольких губерний должны, обязаны сеять озимь в известный срок по назначению начальников» [56]. Эта традиция прослеживается в далекой истории, когда, как доносил приказчик вотчиннику, «да указал ты, государь, чтоб крестьянам не велеть никакой животины продавать; и они, г., животины продают с голоду…» [57]; когда крестьянам навязывались гуси, утки, куры и т. д., с тем чтобы взыскать затем с них птицу с при плодом. Приказчик докладывал, что птицы «померли… к Москве, к тебе, государь, послать нечего» [58]. Еще по указу 14 февраля 1761 года вводились обязательные хлебные запасы. В 1799 году был издан указ об обязательных сельских запасных магазинах, что приводило к отобранию части урожая у крестьян, к специальным общественным запашкам хлеба [59].

Коллективизация — повторение этого вторжения внешних сил в крестьянские сообщества, но в значительно более тяжелых условиях, осложненных расколом, массовым избиением «врагов» уравнительности, ростом различного рода потребностей, стимулирующих попытки модернизации. Впрочем, речь идет не только о вмешательстве, но и о существовании исторически сложившихся форм, однотипных колхозам, задолго до нашего времени.

В Древнем Египте, в Шумере, Ангкорской и Инкской империях существовали похожие на колхозы типы сообществ. Например, в Древнем Египте «государство изымало и перераспределяло не только прибавочный, но и необходимый продукт вплоть до посевного фонда! Посевное зерно, так же как и скот, древнеегипетские «колхозники» получали из казны. Урожай целиком поступал на государственные тока и гумна и лишь впоследствии подлежал «распределению», в результате которого государство забирало себе 30% урожая…» [60]. Соотнесение колхозов с опытом мировой истории, а не только со сталинским тоталитаризмом, является для нашей научной общественности необычным. По сути, этот подход должен стать тривиальным.

Однако совсем не обязательно искать зарубежные примеры прототипов наших колхозов. Они были и в России. Это прежде всего знаменитая «месячина» — система, когда крепостные полностью, каждый день работали на помещика, получая от него определенное содержание. Существует целый пласт различных крепостных форм, возникавших в России, которые П. Б. Струве называл крепостным социализмом. В их основе лежала «глубокая реальная связь… между крепостным правом или, точнее, строем, и крестьянским миром» [61]. Особенно яркий пример описан помещиком, который соединил вместе свою землю и землю крестьян, создал своеобразные бригады (сохи, или дружины), работавшие под административным управлением помещика. К моменту публикации этот опыт продолжался уже пятнадцать лет [62]. Без анализа этих попыток организации коллективных хозяйств в прошлом невозможно понять глубокие корни коллективизации. Однако, кажется, после Струве никто у нас не ставил этой проблемы. Струве писал, что «артель и мир оказывались почти всегда явно несостоятельными, когда им приходилось защищать слабых против сильных… Эти формы не только уживались с сильнейшим гнетом, но и развивались в связи с ним и в зависимости от него» [63]. Колхозы, возникшие на костях «сильных», подтвердили эту мысль. Теперь место «сильных» заступило государство.

Откуда брать ресурсы для великих свершений?

Россия исторически сложилась как бедная страна, бедная не своими природными ресурсами, но бедная из–за неспособности превращать их в реальное богатство, которое можно использовать на удовлетворение реальных потребностей. Низкий объем прибавочного продукта, низкая производительность земледелия, связанная с плохими почвами, неблагоприятным климатом, коротким летним периодом, входили в противоречие со всей концепцией нового общества, которое пыталось воплотить в жизнь некий синтез западноевропейских утопий, с одной стороны, с крестьянскими утопиями и, с другой — с уравнительными стремлениями, сметающими новые формы труда. Нужно было искать ресурсы.

Еще в самом начале XX века, когда Россия вступила на путь индустриализации, возрастающим по важности источником ресурсов, технических идей, технологии, прямого финансирования стал Запад. Он создал целые отрасли промышленности в России в новое время. Мировая война велась также за счет значительных иностранных кредитов. Гражданская война велась в основном за счет ресурсов, накопленных до войны. После 1917 года важным ресурсом было имущество состоятельных классов. Теперь, однако, положение ухудшилось. С одной стороны, росли потребности, но с другой — истощались, исчезали старые источники ресурсов, не говоря уже о массовом подавлении более производительных форм труда.

Выход был найден. Крестьяне были превращены в объект постоянной экспроприации. Это было продолжением идущей с прошлого века бесконечной цепи экспроприаций богатых соседей, которые проводила сама деревня. В деревне имел место постоянный тренаж экспроприации, постоянная борьба за уравнительную справедливость. Люди, способные к такого рода деятельности, были в избытке в самой деревне. Кроме того, крестьянство традиционно было источником, поддерживающим своими силами государственные доходы. Выкачивание средств из деревни было старой традицией. «В доброй половине России главная часть населения, земледельческая, платила в казну больше, чем сама получала от своего главного занятия — земледелия; таким образом, излишек, необходимый для казны, этой части населения приходилось зарабатывать на стороне посторонними занятиями» [64]. Эта ситуация подтверждается и другими исследователями. «Через 15 лет после освобождения крестьянин платил казне самое меньшее на 20% больше дохода своей земли, а очень часто в два и даже в три почти раза больше (до 27 %)» [65]. По расчетам С. Н. Прокоповича, крестьяне при доходах на душу населения в 33,6 руб. имели расходы 48,84 руб. [66] Следовательно, крестьянство не имело резервов, которые можно было бы безболезненно изъять. Важно также отметить, что забранный еще до 1917 года хлеб власть превращала в валюту. За 14 предвоенных лет от экспорта хлеба было получено 7,3 млрд. Руб. [67], хотя его производство на душу населения было значительно меньше, чем в США (в 2 раза), Аргентине (в 2,5 раза), Канаде (почти в 3 раза) [68].

Крестьянство при господстве сталинизма находилось в условиях реализованного идеала крайнего авторитаризма. Это открывало для власти соблазнительную возможность получать те деньги, которые крестьяне раньше выплачивали помещикам за выкуп надельной земли, за ее покупку и аренду. За «период капитализма» было выплачено более 10 млрд. руб. Однако эти деньги тратились непроизводительно. «Заслуживает специального изучения вопрос о том, в какой мере извлеченные у крестьян ресурсы в конечном счете оказались использованными для индустриального развития» [69]. Здесь таился большой соблазн изымать эти освободившиеся в результате избиения помещиков средства, но уже для индустриализации, для реализации мифов нового общества.