Россия: критика исторического опыта. Том1

этой ситуации выходило за рамки возможностей быстро исправить положение политическими и административными средствами. Исторически не сложился на рыночной основе баланс между топливно– энергетической промышленностью и остальными отраслями, между сельским хозяйством и промышленностью. Промышленность возникла и развивалась на дорыночной крепостнической основе, как зависимая от государства, задолго до введения «директивного планирования». Сельское хозяйство покупало технику и удобрения по заниженным ценам и получало дотацию на продаваемую продукцию. В этой ситуации теоретически немыслима цена равновесия. Любая мыслимая цена либо не устраивает производителя, так как не позволяет покрыть издержки производства, либо не устраивает потребителя, как несоразмерная с его доходами.

Нынешняя ситуация сходна со временем нэпа. Например, в Тюмени на складах скопилось огромное количество мясопродуктов с очень высокими ценами. Это при том, что объем производства уже был уменьшен в два раза. Попытались снизить цены на 15%. Могут снизить еще на 15%, но это тоже не даст результата. Больше уже снижать невозможно, иначе производство станет убыточным. Другой не менее яркий пример. Потребление молока за год снизилось в Туле с 500 до 180 грамм на человека. Причина в том, что «потребитель не может покупать, а производитель — производить». Проблема в том, что, с одной стороны, нынешние цены на молоко — 6–9 руб., сметану — 40 руб., масло — 220 руб. — «неприемлемы для рабочих». Но, с другой стороны, закупочные цены 6,5 руб., а также еще дотация 2,3 руб. за литр молока убыточны. Общий рост цен на энергоносители, технику, стройматериалы, комбикорма сводят на нет и повышение закупочных цен, и дотацию. Все это приводит к снижению производства на молокозаводах. Цены, очевидно, по крайней мере в этом регионе, достигли критической величины, когда «спрос на молоко падает с каждым витком цен». Это приводит к снижению качества продукции, к стремлению молокозавода работать на склады, которые забиваются маслом и сухим молоком, к снижению потребления сметаны и сливок в 6 раз, мясопродуктов — на 11%, сахара — на 14%, фруктов — на 25%. Стали больше есть лишь хлеба и картошки. В результате — не только простаивание мощностей перерабатывающей промышленности, но и «катастрофическое сокращение поголовья скота и птицы в колхозах и совхозах» [28]. Возникает и нехватка продукции, и ее затоваривание. Например, из выработанных в январе — мае 1992 года товаров народного потребления на 1 241 млрд. руб. товары на 215 млрд. остались в запасах розничной сети из–за неприемлемых для покупателей цен, что составляло 18,5% [29]. Практически это означает, что общество не в состоянии установить взаимоприемлемые цены, т. е. установить хозяйственные связи, отношения производителя и потребителя на экономической основе, потому что в условиях господства монополии на дефицит отсутствует механизм перелива капитала в более прибыльные сферы. Экономически нерентабельные предприятия не могут быть ликвидированы не только по социальным причинам, но и потому, что в условиях монополии на дефицит они по–прежнему могут выпускать жизненно важную для общества дефицитную продукцию.

Обнажаются все несообразности в сфере издержек производства, которые раньше прикрывались различными типами принудительной государственной перекачки ресурсов. Способ проведения реформы грозит не только социальными потрясениями, затрагивающими каждую клеточку общества, но и полной неспособностью упорядочить этот хозяйственный хаос при расчете на стихийные силы. Налицо катастрофическая реальная нерентабельность производства. «Добавленная стоимость (чистая продукция) в большинстве отраслей советской промышленности и сельского хозяйства является отрицательной» [30]. В этой ситуации трудно себе представить систему устойчивых сбалансированных цен, зато вероятна постоянная гонка цен и доходов, где любое изменение дезорганизует отношение между разными отраслями и группами населения. На пути рыночных отношений стоит также невероятно низкий удельный вес потребления в национальном доходе, что делает потребителя с его доходом величиной весьма незначительной, даже в некотором смысле аномальной в системе хозяйственных отношений.

Анализ показывает, что вместо возникновения в результате «либерализации цен» всеобщей связи на первый план выходят естественные природные различия в непосредственной форме, обнажаются дорыночные формы хозяйства, которые можно с определенной долей условности рассматривать как «естественные». Тем самым создается новый импульс для локализма, распада. «Либерализация цен» ставит в неоправданно выгодное положение регионы, обладающие запасами дефицитных природных ресурсов. В результате «экономика России неизбежно окажется разорванной на части». Возрастает значимость такого критерия, как время отдачи вложений. В связи с этим в худшее положение попадают «строительство, энергетика, металлургический комплекс, транспорт, фундаментальная наука, а также отрасли, где влияние удорожания сырья на затраты производства особенно велико» [31]. Теряется интерес к техническому прогрессу. Иначе говоря, реформа, как она выступала до сих пор, не только не переструктурирует хозяйство на рыночной основе, но подчиняет хозяйственные отношения структуре сложившегося дефицита, который определяется и чисто естественным фактором, и стремлением реализовать монополию наиболее простым и быстрым образом. Это ведет к упрощению, к попыткам использовать конъюнктуру без учета перспективы. Следовательно, изменения идут не в направлении экономически оправданных структурных сдвигов, но в противоположную сторону.

Элитарный рынок

Повышение цен долгое время поразительным образом не влияло на спрос, что не находит своего объяснения в концепции подавленного рынка. «Все проводившиеся реформы оптовых цен в нашей стране мало влияли на экономические процессы и не оправдали ожидания их создателей, ибо они устанавливали некоторое подобие равновесия спроса и предложения весьма приблизительно и на короткий срок» [32]. По–этому можно не удивляться тому, что после отпуска цен ни на один товар не установилась цена спроса–предложения [33]. Академик С. Шаталин как–то не то в шутку, не то всерьез сказал, что цены будут зависеть от спроса, лишь если их увеличить в 1 000 раз, подчеркнув тем самым удивительную независимость спроса от цен. С позиций концепции монополии на дефицит это явление находит свое адекватное объяснение, поскольку изменение цены — второстепенный фактор хозяйственной жизни.

«Либерализация цен» приводит к их фантастическому взлету и тогда, когда спрос начинает уменьшаться. С определенного уровня подъема цен потребитель уже не может взять барьер и оттесняется из сферы потребления. Зажатые элементы рынка, которые всегда существуют даже в условиях господства монополии на дефицит, циклически могут то расширяться, то резко сужаться, оказываясь под угрозой полной ликвидации. «Либерализация цен» в такой ситуации может оказать на эти элементы рынка противоречивое воздействие. Она действительно активизирует рынок. Но этот рынок имеет свои особенности. Он душит потребителя, разрушая сложившийся порядок, обеспечивавший раньше каждому свою пайку. Развитие рынка, когда огромная масса потребителей оказывается за бортом потребления или вынуждена кардинально его сократить, приобретает форму элитарного рынка, где акты купли на многие жизненно важные товары может совершать лишь существенно ограниченная часть потребителей. А. Нечаев по этому поводу очень дипломатично выразился, сказав, что либерализация цен привела к улучшению положения на потребительском рынке, но «это связано с искусственным отсечением части потребителей» [34]. Но ведь эта «часть потребителей» составляет миллионы людей.

Цены, которые складываются на элитарном рынке в коммерческой торговле, «нельзя считать ценами свободного рынка. Они приемлемы для очень узкого круга потребителей, а по некоторым категориям только для одного процента покупателей, среди которых и иностранцы», — пишет глава представительства Комиссии европейских сообществ в Москве Майкл Эмерсон [35]. Резкая дифференциация доходов, связанная, в частности, с тем, что некоторые группы работников в результате забастовок выбивают себе по современным масштабам чудовищно большую зарплату, означает, что в ответ на это немедленно формируется элитарный рынок, который и близко не допускает к себе остальных потребителей. Например, резкое увеличение заработной платы горняков Донбасса до 10–12 и даже 30 тыс. руб. в месяц при средней зарплате в Донбассе менее 1,7 тыс. руб. вызвало резкое подорожание товаров и оттеснило от потребления тех, кто не входит в эту элитарную группу [36]. В условиях господства монополии на дефицит при слабом государстве определенные социальные группы получают возможность