Россия: критика исторического опыта. Том1

бесконтрольно увеличивать свой групповой и личный доход, стимулируя тем самым элитарный рынок. Например, средняя зарплата в Башкирии составляет 2 200 руб. в месяц, тогда как директора концернов, комбинатов и т. п. устанавливают сами себе оклады более чем в 120 тыс. руб [37].

Элитарный рынок возникает и в аграрных обществах как некоторая «точка роста», которая затем может стимулировать распространение рынка на все общество. Необычно другое. Все, кто раньше не удостаивался чести пользоваться элитарным рынком, не очень страдали от этого, так как жили своим натуральным хозяйством. Так, собственно, было и в России. Положение изменилось тогда, когда миллионы людей оказались оторванными от натурального хозяйства и стали зависеть от государственной пайки, которая теперь должна доставляться им не через государственное распределение, а посредством рыночного механизма. Для этого необходимо массовое производство, зависящее от рынка. Но это, в свою очередь, возможно лишь в результате медленной перестройки производства через его втягивание в рынок при одновременном сбалансировании этого процесса, при его обеспечении отрывом широких масс людей от натурального хозяйства. В расколотом обществе мы сначала произвели этот отрыв от естественной базы потребления, а теперь, вися в воздухе, пытаемся восстановить то ли хозяйства первобытных земледельцев, то ли самые передовые в мире очаги производства.

Выявилась явная закономерность нашего элитарного рынка: цены на нем двигаются за элитарной группой, за группой, которая повысила свой доход, оттесняя всех иных, что влечет за собой, несомненно, важные социальные последствия. Экономическая теория для российского хозяйства, если бы кто–нибудь пытался ее создать, без сомнения, должна была бы обратить внимание на то, что потенциальный и вроде бы безграничный рост цен в условиях господства монополии на дефицит при отсутствии государственного, общественного механизма их контроля все–таки имеет верхнюю границу. Эта теория должна учитывать такой мощный для страны фактор, как постоянное стремление власти, различных организаций поддерживать прежде всего массовыми выплатами ту часть населения, которая вытесняется с рынка. Фактически речь идет о конфликте двух противоположных дезорганизующих друг друга процессов: монополизации дефицита и приспособления к нему элитарного рынка, с одной стороны, и борьбы общества за расширение участия в потреблении дефицита, за расширение участия в элитарном рынке, поскольку таковой существует, с другой стороны. Эта форма раскола придает обществу неустойчивый характер, повышает возможность резких разрушительных инверсионных поворотов.

Антирыночное поведение

Важнейшее различие между двумя концепциями и, следовательно, между возможными программами реформ приводит к принципиальным различиям в направленности поисков путей наращивания ресурсов. Рыночная концепция исходит из того, что развитие конкуренции приводит к росту ресурсов за счет повышения предпринимательской активности, за счет необходимости победы в конкурентной борьбе. Процесс этот может быть медленным, т. е. сама скорость должна быть оценена и учтена реформаторами. Сама по себе система монополии на дефицит не содержит в себе потенциальных возможностей существенного повышения эффективности производства, роста общественного богатства путем интенсификации. Более того, переход монополии на дефицит сверху вниз приводит к снижению производства, к уменьшению богатства. Это объясняется двумя разнородными причинами. Во–первых, усиление монополии на дефицит возможно при уменьшении количества и разнообразия дефицита, находящегося в руках того или иного сообщества. Во–вторых, переход господствующих форм монополии на дефицит сверху вниз позволяет уменьшить производство, так как фактически частично или полностью освобождает сообщества от необходимости воспроизводить общество в целом, государство. Реформаторы, которые ощущали эту особенность исторически сложившегося порядка, пытались разрешить проблемы за счет притока ресурсов извне или за счет беспощадного выжимания ресурсов из того или иного внутреннего источника. Это могло делаться за счет чрезмерного экспорта, что позволяло, например, увеличить ввоз техники, как это имело место, например, с начала застойного этапа или еще до 1917 года, когда две трети технологического оборудования ввозилось из–за рубежа. Разумеется, при недостаточном внутреннем творческом потенциале эти методы также не дают эффекта. Подобные попытки сделать ставку на завоз оборудования периодически имели место, в том числе и в начале перестройки.

Противостояние двух описанных выше подходов может, конечно, рассматриваться на чисто экономической основе (например, в процессе анализа самой экономической возможности существования рынка при несколько странной ситуации с производством чистого продукта и не менее странной для рынка патологической структуре национального дохода). Однако главный спор лежит в сфере мотивов массового поведения. Коренное различие между двумя подходами заключается именно в понимании мотивов, лежащих в основе реального поведения людей. Общеизвестно, что ученый–экономист «просто воспроизводит рациональные представления предпринимателей, участвующих в бизнесе с целью максимизации своих прибылей, и описывает реакции потребителей…» [38]. Эта предпосылка не доказывается в теории, а является ее исходным пунктом. Подобный подход естествен для стран либеральной цивилизации, но представляется совершенно необоснованным для страны, где из каждой клеточки растет стремление к монополизму. Кроме того, вряд ли обоснованно сводить жизненно важные реформы к экономическому аспекту.

Неадекватность теоретических предпосылок принятого в стране типа реформы реальному функционированию общества грозит серьезными последствиями. Попытки убедить общество, что этот вариант реформы не имеет альтернативы, нельзя принимать всерьез. Это — дань инверсионной логике. Проблема лишь в том, какая из мыслимых альтернатив имеет шансы на успех. Явная нефункциональность попыток перевода сразу всего архаичного хозяйства на рельсы рыночных отношений неизбежно становится фактором в борьбе различных держателей монополий.

В борьбу за свой проект реформы уже вполне очевидно вступают различные группы монополий, в первую очередь наиболее мощные из них. Это промышленные монополии, в которых заняты громадные массы людей, стремящихся к стабильности. Эти люди в ситуации катастрофического ослабления государства как источника дотаций, как гаранта и покупателя значительной части продукции не уверены в способности сохранить промышленное производство, гигантскую индустрию, все достигнутое в процессе индустриализации. Они страшатся того, что в результате краха хозяйственного порядка значительная часть производимой ими продукции потеряет свой дефицитный характер. В этих кругах возник проект реформы, защищающий систему монополии на дефицит. Его цель — прежде всего сохранить сильные позиции государства в экономике, государственную собственность на крупные предприятия и государственные дотации им. По этому проекту предполагается остановить рост цен на горючее и смазочные материалы (т. е. в тех сферах производства, которые в результате искусственно заниженных цен осуществляют скрытую дотацию промышленного производства) и провести приватизацию, в результате которой государству будет принадлежать 100% акций. Продажа акций может быть произведена лишь тогда, когда предприятие станет рентабельным [39], чего нет оснований ожидать.

Печать справедливо отметила, что такие прожекты весьма сходны «с моделями восточно–азиатских стран», проникнуты ностальгией по более авторитарному и закрытому режиму в экономическом, а следовательно, и политическом плане [40]. Другой отклик в газете: «Экономика «отрицательной производительности», поглощающая больше, чем производит, не захотела мириться с рынком. Смею заметить, что этот «накопленный потенциал» вообще не производство — это откровенно паразитическое потребление невосполнимых материальных и человеческих ресурсов» [41].

Эта программа практически не в состоянии решить хозяйственные проблемы, прежде всего ослабить удушающее влияние на общество беспредела в росте издержек производства; она обострит борьбу с аграрными монополиями за перераспределение ресурсов как раз в то время, когда они начали новый раунд борьбы за перекачку инвестиций в свою пользу. Налицо очередной акт хромающих решений реформаторов, когда задача финансовой стабилизации, сбалансированности бюджета как предпосылки рынка уплывает вдаль.

Все проекты промышленных монополистов могут оказаться в какой–то момент отодвинуты под давлением лобби аграрных монополий, которые меньше представлены в политической жизни, но обладают