прогнозирования, является утилитаризм. Его значение видно хотя бы из того факта, что советская система могла возникнуть лишь на основе имевшего место значительного роста утилитаризма. Он проявляется как процесс разложения традиционного сообщества, его расщепления в процессе деятельности противостоящих друг другу людей, преследующих свои индивидуальные утилитарные цели, и одновременно как попытка самих сообществ подчиняться утилитарным целям. Очевидно, что эти две тенденции противоречат одна другой и могут даже принять характер разрушительного раскола.
Органический путь от традиционной к либеральной цивилизации лежит именно через развитой утилитаризм. Утилитаризм имеет длинную и сложную историю. Вначале он был замкнут на узко понятую пользу, на ее наращивание, на ожидание благ от внешних сил: идола, барина, власти. Затем он перерос в развитую форму, где блага расцениваются как результат собственного творчества, инициативы и личных усилий. Этот рост развитой формы сам проходит ряд этапов: от стремления увеличить поток благ, развивая инициативу в древних сообществах, до создания сообществ, подчиненных задаче получения возрастающей массы натуральных благ и денег. Такой процесс выражается прежде всего в увеличении численности людей, отказывающихся от принятия решений лишь на основе обычая, от веры во внешние силы и склонных искать новые организационные формы деятельности; тех, кто в большом обществе гибко и оперативно восполняет беспомощность государства в разных сферах. Для них проясняется связь оплаты с количеством и качеством затраченного труда, характерен постоянный поиск новых точек приложения усилий, они выступают как активная динамичная сила.
Ориентация реформаторов на умеренный утилитаризм неизбежна и необходима. Однако этот путь имеет тот недостаток, что он органически неспособен быть основой превращения рынка в господствующий фактор, в устойчивую форму хозяйственной жизни, он не может преодолеть господство монополии на дефицит. Хотя умеренный утилитаризм стимулирует приобретательство, но он не готов еще к преодолению статичных потребностей традиционализма. Напротив, ориентация на развитой утилитаризм может стимулировать прогресс рыночных отношений, но одновременно она может способствовать развитию изощренных форм коррупции. Не следует забывать также, что развитой утилитаризм имеет сегодня слабую массовую базу, и ориентация на него некоторого меньшинства, даже если это меньшинство — высшая власть, может создать кризисную ситуацию в обществе в целом, конфликт с массовым ограниченным утилитаризмом. В принципе бесконфликтный рост развитого утилитаризма является главным фактором, определяющим возможность качественно новых альтернатив, преодоления исторической инерции. Он — стимул организационных сдвигов.
Прогнозирование развития утилитаризма — сложная задача. Неясно, какова определяющая закономерность его роста. Можно выдвинуть гипотезу, что утилитаризм растет по некоторой кривой, и до определенного предела его рост имеет слабый кумулятивный характер. Можно предположить, что в определенной социокультурной среде достижение им некоторого порога роста стимулирует нарастание массового и крайне опасного для общества дискомфортного состояния, и это может в конечном итоге сильно понизить уже достигнутый уровень частной инициативы, как произошло после октября 1917 года. Можно сформулировать общее предположение, что развитие утилитаризма зависит от его уже достигнутого ранее уровня и масштаба страны. Самые поверхностные наблюдения показывают рост утилитаризма в среде молодежи, стремление ее к торговле, обогащению и т. п. Тем не менее это не исключает возможности попятного движения. Можно, однако, надеяться на медленный прогресс, если он не будет прерван массовым насилием борцов за уравнительность, традиционализм, умеренный утилитаризм.
Тем не менее прогноз не может не учитывать мощного массового антирыночного поведения, которое выявляется эмпирическими методами. Даже в условиях кризиса неплатежей происходят странные вещи. «Посмотрите, как ведет себя большинство руководителей предприятий, — говорил тогда министр экономики России А. Нечаев. — Вместо того, чтобы снижать цены, продавать активы, продавать запасы материалов (их особенно много у оборонных предприятий), они приходят ко мне и говорят: «Дайте заказы, дайте деньги»» [7]. Было бы странно, если бы они поступали иначе. В условиях господства монополии на дефицит смешно менять дефицитные материалы, открывающие доступ к каналам иных дефицитов, на деньги, которые сами по себе не открывают новых возможностей, и тем более снижать цены, что связано с необходимостью модернизации и роста производства. Очевидно, эти люди инстинктивно защищают исторически сложившуюся систему монополии на дефицит, отвечая мощным противодействием на всякую попытку ее ограничить и тем более разрушить. Это, в сущности,
В этой связи любопытно наблюдать иных наших современных богачей, тех людей, которые по тем или иным причинам стали получать большие деньги. Некоторые из них страдают угрызениями совести, полагая, что их нужно расстрелять за нарушение разделяемых ими нравственных норм. Это тип людей, которые некогда на заре русского капитализма мучились нравственной ущербностью, предосудительностью своей предпринимательской деятельности, помогали революционерам и воспитали детей, которые привели Россию к катастрофе. К сюжетам о таких персонажах не раз обращался, например, М. Горький. Они — предшественники тех жертв сталинского террора, которые искренне считали себя предателями, так как не вели достаточно «праведный» образ жизни. Это прежде всего свидетельствует о слабой нравственной базе бизнеса, что разъедает его изнутри.
Информация о
Несоответствие действий реформаторов массовым ожиданиям усиливает антирыночные настроения. Исследование Донецкого облстатуправления показало, что доля людей, выступающих против «вольного ценообразования», возросла. Число приверженцев рыночной экономики сократилось, а число противников увеличилось на 15%' [9]. Исследования, проведенные в Сибири, показывают, что «село плохо понимает, что такое… «рыночный механизм», а потому и опасается его. Если в целом за рынок выступает 21%, то в деревне всего 10 %» [10]. Симптомы массового дорыночного поведения достаточно многочисленны.
Сегодня, когда рынок кажется якорем спасения, из десяти лучших директоров только трое при тестировании на элементарные знания о рынке ответили на слабую «тройку» [11]. По некоторым данным, лишь 4–5%, максимум 10% населения страны обладают истинной предпринимательской жилкой [12]. Дело, однако, не только в проценте предпринимателей. Известный минимум их имеется, и они никогда не составляют большинства населения. Суть в другом: главная проблема — в способности основной массы населения терпеть их и сотрудничать с ними, работать с ними, наниматься к ним и уж во всяком случае не бороться за их уничтожение. Речь идет не о равнодушии, а о сопротивлении рынку. Это является старой традицией страны по отношению к рынку, превышающему некоторый приемлемый для большинства уровень.
Социологические исследования, показывающие приверженность рынку, не заслуживают доверия по той же причине, по какой по результатам выборов нельзя судить о развитии демократии. Люди обычно голосуют не «за», а «против», т. е. преобладает не позитивный идеал, а негативное отношение к власти, к тем или иным кандидатам. При результатах социологических обследований следует учитывать, что экономика находится в кризисном состоянии, что «преобладающая часть населения при дихотомической постановке вопроса «план — рынок» выбирает рынок» [13]. Обследования, проведенные в июле 1991 года, показали, что лишь 3,9% опрошенных стали или настойчиво стремятся стать предпринимателями, тогда как 46% не хотят этого, 20,3% хотят, но ничего не делают для этого, 21% вообще не смогли ответить на вопрос о своем отношении к предпринимательству [14]. Положение мало изменилось с тех пор, как Г. П. Федотов написал: «Народ, в общем, готов признать элементарный, мелкий капитал, еще не оторвавшийся от трудовой основы, но понимание функций круп ного капитала ему еще недоступно» [15]. Сегодня исследования приводят к выводу, что «большинство населения поддерживает введение частной собственности на мелкие предприятия и выступает против приватизации крупных фабрик и заводов… Психологически население страны тяготеет к коллективным формам собственности — арендным, акционерным, совместным предприятиям — и значительно меньше поддерживает кооперативы, частные
