С момента появления либеральной цивилизации человечество стало развиваться как постоянное взаимопроникновение и конфликт между двумя основными суперцивилизациями. При этом каждая из них постоянно в явном и скрытом виде обращается к другой в поисках способов решения собственных проблем. Соотношения их культур в каждой из стран существенно различны.
В первом эшелоне стран, вступивших на путь либеральной цивилизации, прежде всего в Англии и в США, процесс вызревания новой суперцивилизации шел медленно и не без потрясений. Он не застрял на своих архаичных формах, но поднялся на высшие ступени традиционной цивилизации, чем создал условия для максимально безболезненного перехода к либерализму. Постепенно преодоление традиционализма дало возможность избежать серьезных опасных попыток повернуть назад, подавить либеральные ценности как таковые. Борьба переместилась в сферу диалога на почве либеральных ценностей. Традиционализм, разумеется, не исчез, но постепенно терял массовую базу.
Во втором эшелоне, прежде всего в Германии, положение усложнилось. Германия по своей культуре и историческим судьбам оказалась втянута в либеральный процесс. Однако ее общая отсталость в условиях серьезного внутреннего кризиса привела к чудовищному бунту традиционализма, приобретшего форму фашизма. Фашизм, апеллируя к древним, прежде всего племенным ценностям, показал разрушительную силу движения, пытающегося всеми силами найти комфортное состояние в национальной исключительности, в насилии над всем, что вызывает дискомфортное состояние, в расизме. Это движение подавило, оттеснило на задний план иные формы традиционализма. Фашизм исторически возник где–то при переходе к развитым формам западного либерализма и был, по–видимому, попыткой консервативных элементов предотвратить этот переход. Он возник в период социального кризиса западного капитализма, в период его перестройки, приспособления к системе массового производства, при переходе на более высокий и глубокий уровень всеобщей внутренней связи в обществе. Фашизм был попыткой широких масс приостановить развитие организационной революции, сохранить сложившийся уровень частной инициативы и не расширять его. Сложившиеся ценности, как казалось тем, кто составлял основную силу фашистского движения, находились под угрозой двух факторов — крупного капитала, угрожавшего вытеснить мелкое производство, и коммунизма, ставившего под угрозу любую личную инициативу, самую возможность существования организационных форм частной инициативы. Фашизм опирался на социальные слои, осознавшие связь между динамикой собственного труда и благосостоянием. В России же именно этот слой был жертвой социального переворота. Опасность фашизма, следовательно, связана не столько с промежуточной цивилизацией, хотя и при ней она существует, например, в форме черносотенного движения в России, сколько с переходом к зрелым формам либерализма.
Россия оказалась третьим эшелоном среди стран, вступивших на путь перехода к либеральной суперцивилизации, где традиционализм в результате заколдованного круга, раскола задержался на своих архаичных формах, где либеральные силы не смогли сделать свои ценности господствующими, где антилиберальная реакция привела к краху государственности, к катастрофе.
В системе этих эшелонов Россия находится в некотором центре, характеризуемом тем, что ни одна из двух суперцивилизаций не заняла в нем господствующее положение. Россия находится в кризисной точке истории. В отличие от всех других эшелонов здесь сложилось некоторое подобие патовой ситуации, когда, с одной стороны, традиционализм сохранил свою мощную массовую базу, но, с другой — столь же массовое влияние умеренного утилитаризма создало почву для постоянного культивирования либеральных ценностей, хотя и в одностороннем, усеченном виде. В России взаимное отрицание традиционализма и либерализма привело к расколу. Сложность перехода к либеральной суперцивилизации заключается в том, что для этого нужен неуклонный подъем творчества, рост массовой личной инициативы в сфере труда, экономики и социально–политической жизни, переход к новому типу воспроизводства на основе нового менталитета. При этом возникает опасность того, что будет нарушена мера деятельности по защите локальных интересов и одновременно большого общества.
Специфика первых, двух эшелонов заключается в том, что рост утилитаризма, городов, весь социально–культурный процесс обеспечил медленное приобщение всего общества к ценностям либерализма, медленно менял характер социальных интеграторов. Практически это означало, что власть постепенно, хотя и не без конфликтов, склонялась к либеральному развитию, иногда отставая, иногда обгоняя почвенный процесс либерализации. Вспышки традиционализма, прежде всего крестьянские восстания, включая знаменитую Вандею, не могли затормозить усиление либерализма, развитие срединной культуры.
Миллионы людей, которые умеют защищать себя, свои локальные интересы, одновременно осознанно совершенствуя целое, развивая государство, являются величайшим достижением западной цивилизации, выработанным в процессе длительного развития культуры, бесконечных проб и ошибок. Развитие ответственности за целое, осознание того, что государство — результат непосредственного творчества миллионов, а не грозная внешняя капризная сила, — мучительный процесс. Он не закончен нигде, даже в самых развитых либеральных странах. Переход стран Запада ко второй суперцивилизации сопровождался периодическими возмущениями каких–то групп, которые могли быть направлены как против тягостного и изживающего себя старого строя, так и против новой системы, которая еще не научилась в должной степени учитывать их ценности. Однако практически стабилизация в конечном итоге опиралась на растущие, пронизывающие основную массу населения ценности развитого утилитаризма и либерализма. Для средневекового Запада было характерно свободное правовое равновесие между разными слоями, уменьшение односторонней зависимости, что снижало вероятность раскола. Великая победа Запада заключалась в том, что «западные страны модернизировались в целом, всей системой переходя от эпохи к эпохе, успевая «просветиться» до низов, до санкюлотов» [2]. Это создавало путь для превращения низа в верх, для возрастающего влияния низов на власть, но уже не через восстания, а посредством либерально–демократической системы.
Этого результата нельзя достичь инверсионным скачком, уничтожением в единый миг старой власти. Правящей элите, например, в старом Китае, не всегда удавалось противостоять разрушению уравнительности. В таких случаях начинали действовать скрытые мощные механизмы, призванные восстановить прежнее положение. В качестве такого рода механизмов выступали крестьянские восстания, сметавшие старую правящую элиту и выдвигавшие новую, преданную уравнительным идеалам. Новая элита, почвенная по происхождению, получившая власть в результате крестьянского восстания, неуклонно следовала уравнительному принципу в распределении земли, в налоговой системе. Тем самым большинство населения Китая — крестьянство успешно обеспечивало прочность государства, призванного хранить традиционные ценности. Следовательно, локальное творчество в моменты национальных кризисов, выплескиваясь вверх, оказывалось способным обновить правящую элиту и сохранить государственность. Это могло иметь место лишь в результате однородности конструктивной напряженности на всех этажах общества, в результате отсутствия раскола, что позволяло пастуху стать императором. Хвастовство Хрущева, что в детстве он пас гусей, имело за собой определенную древнюю историческую традицию, стремление правящей элиты обосновывать свои права приверженностью народным ценностям.
Сохранению на всех этажах общества древнего Китая единой конструктивной напряженности способствовал механизм постоянного обновления правящей элиты. Система экзаменов, требуемых для занятия официальных должностей, в принципе делала возможным для человека, занявшего первое место на экзаменах, независимо или почти независимо от его происхождения стать затем императором. Такая система постоянно укрепляла государство, стимулируя движение вверх свежих консервативных сил, что предотвращало раскол.
В России крестьянские восстания также пытались смести правящую элиту, разрушить государство, заменить его системой однотипных общин, использовать опыт казацкого круга. Однако раскол, неспособность управлять обществом, где уже получил существенное развитие новый тип конструктивной напряженности, привели к тому, что восставшие не могли интегрировать расколотое общество. Это
