Россия: критика исторического опыта. Том1

западничество, инстинктивно пытался найти общее основание для преодоления раскола. Славянофилы и западники пытались решить эту проблему на основе абсолютизации одного из элементов русской культуры, связанного либо с традиционной, либо с либеральной суперцивилизацией. Большевизм пошел другим путем. Он встал на путь утилитаризма, эклектического комбинирования того и другого, не пренебрегая массовым избиением всего, что не включалось, не влезало в эти комбинации. Избиению подвергались и традиционное крестьянство, и сторонники либерализма, и приверженцы утилитаризма, и сама правящая элита, если она оказывалась недостаточно утилитарно–гибкой при очередном инверсионном повороте.

Крах этой политики в конце второго глобального периода означал нечто большее, чем поражение одного из многих политических движений, которое фактически уже само признало крушение своих идеалов и своей практики. Налицо очередное трагическое поражение попытки общества преодолеть раскол. Эта попытка была обречена уже тем, что общество пыталось стать лишь одной ногой в либеральной цивилизации, оставаясь другой ногой в традиционной. Поэтому оно вынуждено было имитировать интенсивное развитие экстенсивными методами, истребляя очаги прогресса, собственное разнообразие, всякую живую мысль в большом и малом. Поэтому оно встречало все более мощные вызовы истории в условиях одновременного возрастающего оскудения способности разрешать эти все более сложные проблемы своего воспроизводства. Оно пыталось жить за счет перераспределения доставшихся в наследство ресурсов, за счет экспроприации всех, кто возвышался над средним уровнем, за счет крестьянства, за счет военных трофеев, за счет продажи естественных ресурсов, за счет будущих поколений, за счет иностранной помощи. Исчерпав все доступные ресурсы, общество нашло в себе силы не упорствовать в своих заблуждениях, но вопрос заключается в том, не заменит ли оно старые утопии новыми, найдет ли оно в себе силы для своего пути, не попадая под власть множества новых иллюзий, новых, а вернее, старых форм прожектерства.

Следует отметить, что западная наука не показала своей способности найти методологическую позицию, которая позволила бы дать убедительный прогноз развития России. Об этом свидетельствуют, например, западные оценки советского строя с 1917 года, преобладающее рассмотрение правления Л. Брежнева как долго ожидаемой стабилизации общества.

Постоянный поиск объяснения сложного исторического процесса — естественное движение человеческой мысли, которая склонна в своем историческом развитии двигаться, периодически обращаясь к крайним вариантам и отвергая их. Эта специфика мышления постоянно толкает к поиску крайностей, к полюсам дуальных оппозиций «Восток — Запад», ««Мы» — «Они»» и т. д. В конечном итоге они превратились в оппозицию «социализм — капитализм».

Все эти противопоставления при анализе истории имели тенденцию принимать абсолютный, манихейский характер, что лишало их научной ценности, закрывало путь к пониманию сложного противоречивого развития страны, к поиску меры взаимопроникновения между полюсами систем оппозиций. История страны представляет собой сложный конфликтный циклический процесс, который одновременно включает прогрессивное развитие. Это с полной определенностью выявилось уже в первом глобальном периоде. Во втором периоде общество создало систему власти, которая пыталась освоить эти процессы, но не теоретически, а лишь на эмпирическом уровне. Теоретический разум даже не приблизился к пониманию этой сложной социокультурной реальности, она осваивалась посредством утилитаризма. Анализ этого сложного процесса требует особой методологии, отличной от методов традиционной исторической науки, необходимо направить главное внимание исследователя на движущие силы социальных изменений, социокультурной динамики. Их следует искать в постоянно возникающих социокультурных противоречиях, т. е. в противоречиях между массовыми ценностями и сложившимися отношениями, в способности человека их преодолевать, следовать социокультурному закону. В центр внимания, следовательно, становится человек как субъект, его наработанная культурная способность преодолевать эти противоречия в своей рефлективной воспроизводственной деятельности, преодолевать свою историческую ограниченность, повышать уровень и масштабы творческого потенциала. Для историка, социолога, реформатора на первый план выходит задача поиска реального субъекта, его способностей и возможностей при рассмотрении любого реального, предполагаемого, прогнозируемого социально–культурного изменения.

Рост способности субъекта к рефлексии, связанной с накоплением исторического опыта, однако, может вызвать рост стрессового дискомфортного состояния, так как толкает к осознанию необходимости коренного изменения воспроизводственной деятельности. Это может привести к антимедиации, к попыткам ее разрушить. Люди периодически ищут выход из исторически сложившихся противоречий, сменяя один крайний вариант интерпретации исторического опыта другим, и это происходит не только в логике мысли, но и в логике действия.

Поиск альтернативы требует изучения механизма, который может привести к преодолению циклического развития, к возможности преодолеть инверсионные силы.

Социокультурные противоречия, которые лежат в основе понимания механизма раскола, должны рассматриваться не только как противоречия между воспроизводством культуры и воспроизводством социальных отношений, но и как противоречия самой культуры. Именно такие противоречия сложились в самой структуре культуры России, определяя хромающий характер решений. Раскол внедряется в каждую клеточку российской культуры, усиливая таким образом ее дезорганизацию, а через нее — и дезорганизацию воспроизводственной деятельности, рост социальной энтропии. По сути дела, здесь налицо социокультурная патология, которая требует диагноза и лечения. Внимание должен привлечь прежде всего раскол как предпосылка дезорганизации культуры на микро– и макроуровне.

Причины кризиса достаточно глубоки: исторически сложившаяся массовая культура оказалась плохо приспособленной к миру в той его форме, какую он приобрел с давних времен, и особенно в новое время. Очевидно, что изменения, которые имели место в мире, оказались неблагоприятными для массовой русской культуры и, следовательно, для всей воспроизводственной деятельности. Эти изменения охватили не только Запад, но и Восток. Все попытки изоляции, которые не удались даже маленькой Албании, были бесплодны и лишь снижали потенциал жизнеспособности. Одна часть общества попыталась перестроиться и перестроить общество, тогда как другая противостояла этим изменениям, активизируя свои ценности под нарастающим внешним давлением. Насильственная модернизация, проводившаяся правящей элитой, привела лишь к активизации древних ценностей, что особенно явно выявилось при Петре I, все элементы модернизации превратились в сознании большинства общества в воплощение зла. Новые ценности не повели за собой большинство народа, но, наоборот, стали импульсом для усиления влияния противоположных ценностей. Сложился заколдованный круг. Возникла негативная ситуация: позитивные ценности власти рассматривались народом как негативные, и, наоборот, позитивные ценности народа рассматривались властью как негативные. Раскол между народом и властью приобрел логически завершенную форму.

Социальные сообщества изменяются по иным законам, нежели биологические. Культура никогда не остается неизменной, и механизм этого процесса включает в себя рефлексию, т. е. способность каждой личности, всего народа делать культуру, собственную деятельность, противоречие между ними предметом собственной деятельности. Это открывает путь творческому процессу самоизменения народа: культурного, социального, политического и т. д. Следовательно, спор о судьбе общества и народа как о чем–то заданном извне должен перемещаться в сферу способности самоизменения, роста ответственности за собственную судьбу в постоянно меняющемся мире, во все более сложных условиях.

Мы создали общество «низшего класса», где преобладало стремление решать сложные проблемы на максимально низком уровне, обращаясь к архаичному культурному богатству. В основе таких решений лежало пресловутое «авось». Результатом наших решений была прогрессирующая дистрофия всех хозяйственных, культурных, нравственных процессов, нашей природы и здоровья. Мы с энтузиазмом шли к катастрофе, постоянно истощая себя никогда не прекращающимся «тушением пожаров», пока не подорвали в себе способность их предотвращать. Разумеется, были люди, которые пытались что–то сказать, но мы не хотели их слушать, разрушать свои комфортные иллюзии и преодолевать свои фобии, создавая собственным равнодушием и страхом атмосферу перманентной борьбы с «кулачеством» во всех сферах жизни. Неспособность найти выход из тупика — расплата за ту бешеную борьбу во имя уравнительности не только в доходах, труде, но и в мысли. Именно поэтому страна