Новейший опыт истории России
Примерно годичный опыт истории России с момента предположительного вступления в третий глобальный период, что практически совпадает с годом с момента выхода первого издания книги, позволяет привлечь новый опыт для возможных обобщений. Он позволяет углубить гипотезу, что не только этапы, но и периоды могут находиться друг по отношению к другу в состоянии инверсии. Эта гипотеза опирается на факт возведения в третьем периоде раздавленного в прошлом либерализма в господствующую ценностную систему страны. Опыт 1991 года позволяет сделать вывод, что циклическая динамика остается господствующей формой изменений. Однако господство либерализма в начале третьего периода накладывает свой отпечаток на содержание этого процесса. Общество на новом этапе в новом периоде, очевидно, продолжает нести всю тяжесть раскола и не повысило в должной степени свою способность решать проблемы на уровне сложности расколотого общества. Об этом свидетельствует катастрофическая неспособность воспроизводить и распределять необходимый минимум ресурсов с точки зрения достигнутых обществом потребностей. Сохранился инверсионно–катастрофический путь решения проблем. Сохранилось также господство иллюзорных представлений общества о самом себе, битва мифов как форма столкновений различных групп. Теперь, однако, содержание этих представлений носит абстрактно–либеральный характер. Сделана попытка, значение которой нельзя недооценивать, — преодолеть манихейскую идеологию. Это свидетельство глубоких сдвигов в массовых настроениях, усталости от манихейской непримиримости.
Новый опыт позволяет сделать новые обобщения, найти новые смыслы в прошедшей истории. Четвертая катастрофа, связанная с исчезновением СССР, дает дополнительный материал для гипотезы, что все четыре имевшие место в истории страны, катастрофы органически связаны с крутыми сдвигами в уровне товарно–денежных отношений. После первой катастрофы, происшедшей в результате гибели Киевской Руси еще до ее покорения Батыем, развитое меновое хозяйство сменяется натуральным [9]. Московское государство, в противоположность Киевской Руси, развивалось на чисто натуральной основе, что было шагом назад от европейского пути, ведшего к либеральной цивилизации. Катастрофе Смутного времени начала XVII века предшествовал перевод натуральных повинностей в денежные, что означало усиление давления государства в пользу развития товарно–денежных отношений [10]. М. Н. Покровский прямо связывал этот процесс с последующей Смутой. Третья катастрофа, начавшаяся в феврале 1917 года, имела место после самого значительного развития рынка в России — с конца XIX века до 1914 года. После реформы 1861 года денежные платежи крестьянских хозяйств возросли не менее чем вдвое. Вести помещичье хозяйство без крепостных крестьян, т. е. оплачивая труд, стало вообще невыгодно [11]. Напор товарно–денежных отношений вызвал бурный рост уравнительности, приведшей к неслыханной в истории натурализации не только сельского хозяйства, но и промышленности. Наконец, катастрофа, приведшая к краху советской государственности и распаду СССР, разразилась на волне попыток экономических реформ, развития рыночных отношений. Следовательно, катастрофы во всех случаях могут рассматриваться как та или иная степень реакции общества на сдвиги в товарно–денежных отношениях, как попытка приспособления к новым условиям. Необходим анализ влияния товарно–денежных отношений на социокультурную динамику России, о чем мало задумывались реформаторы на разных этапах нашей истории.
Необходимо искать свой путь общественного развития. Этот путь, как полагают некоторые, «можно эффективно пройти «по–восточному», за счет принципиальной модернизации самой корпоративности и скачка в фазу, где именно «корпорация», а не атомизированный индивид выступает субъектом вещных, товарных связей». Об этом говорит опыт Японии, Южной Кореи, некоторых стран Юго–Восточной Азии [12]. Такие возможности должны тщательно изучаться. Тем не менее уникальный исторический опыт России свидетельствует, что развитие утилитаризма в стране пошло по пути индивидуализма, разрушения соборности, коллективизма. Поражение России при попытках решения современных проблем должно стать стимулом для того, чтобы общество собралось с силами, сделало выводы из прошлого, переосмыслило свое настоящее, вышло на новые горизонты будущего. Есть выводы, которые необходимы сейчас, сию минуту. Сегодня Россия не смогла удержаться в статусе супердержавы. Отсюда вытекает необходимость психологической перестройки, перехода на значительно более низкий уровень претензий (в частности, имперских) во многих областях жизни. В этом есть опасность усиления равнодушия к жизни, пассивности, нового упования на внешние силы. Реальный выход один — постоянный поиск меры, поиск соответствия потребностей реальным возможностям, способностям, реальной динамике взаимопроникновения способностей и возможностей, поиск путей развития этих способностей.
Историческое значение опыта России в том, что в ней как в фокусе мировых проблем трагически отразился переход к либеральной суперцивилизации, который для иных стран и народов прошел по российским меркам безболезненно. Человечество переломилось надвое в теле и духе России. Россия может быть по своей сути мостом между народами, но может быть и пороховым погребом, который находится в слабом месте мирового сообщества. Отсюда необходимость возрастающего внимания к проблемам России, которые, по сути, затрагивают весь мир.
В 1979 году я писал: «Переход к промежуточной цивилизации новых стран и народов с разнообразными культурами может усилить опасность локальных взрывов, возникновения бесчеловечных и агрессивных режимов, гибельного манихейского раскола внутри народа и между народами.
Не следует забывать, что с точки зрения всей человеческой истории либеральные ценности — тонкая пленка на толще традиционализма. Поэтому серьезные непорядки в самой либеральной цивилизации, даже в ее твердынях могут привести к активизации древних ценностей. Существование левых экстремистских групп — доказательство того, что традиционализм не сложил оружия в борьбе с либерализмом. Возможно, впрочем, что именно стремление использовать крайние террористические методы — свидетельство агонии теряющего остатки почвы политически активного традиционализма в странах развитого либерализма.
Люди Земли должны перейти от больших обществ к сверхбольшому, к обществу всего человечества, либо оно рискует погибнуть в мировой катастрофе, вызванной взаимным страхом, неспособностью видеть людей в тех, кто живет и думает по–другому.
Существуют спонтанные процессы, ведущие к интеграции единого человечества. Это прежде всего духовные и экономические связи, рост контактов и обмен ценностями. Но эти же процессы в моменты стресса могут вызвать эффект бумеранга, т. е. судорожную дезинтеграцию, активизацию древних, разрушительных для современного общества ценностей. Отсюда как никогда выросшая опасность катастрофических событий в результате слепых сил исторической инерции, необходимость активного поиска новой, более глубокой исторической необходимости в масштабе человечества. Большинство культур человечества содержат для этого предпосылки.
Интеграция мира возможна лишь в процессе выработки более высокой культуры, которая создаст основу для роста внутренней интеграции при росте разнообразия, культуры, способной избежать дезинтеграции в результате роста разнообразия и унификации. Эта культура не может быть результатом единовременного изобретения гения. Она может быть выработана в диалоге народов, в диалоге разных культур, в процессе совместной выработки общих ценностей.
Положительный результат может быть достигнут лишь в самоуглублении каждой из культур, в процессе преодоления внутренней ограниченности каждой из них без исключения. Все культуры должны внести вклад в этот творческий процесс. Например, в западной культуре существуют важнейшие ценности, без которых невозможна интеграция человечества. В ней выработано представление о творческой личности, способной саморазвиваться, самоуглубляться, создавать ассоциации, перестраивать социальные отношения. Одновременно на Западе возникла идея прогресса, было понято существование
