Россия: критика исторического опыта. Том1

XVI веке стремлению власти «перевести натуральные повинности своих подданных в денежные» [29]. Это было результатом определенного роста удельного веса денежной ренты в XIV–XV веках [30]. Но во второй половине XVI века вопреки политике правительства имело место «попятное движение в сторону натурально-хозяйственных форм» [31]. Эта тенденция больше соответствовала уровню хозяйственного развития Московского государства (где мы «встречаемся с царством натурального хозяйства» [32]), чем противоположные устремления высшей власти, которая нуждалась в деньгах. Это существенное для судеб страны расхождение, несомненно, сыграло свою роль в обострении отношения народа и власти. Дезинтеграция перешла порог необратимости. Наступил развал государственности и общества. Бедствия этого времени не поддаются описанию. Некоторые историки полагают, что в Смуте и от голода погибла треть населения Московского государства. Например, плотность населения Замосковья в начале XVI века составила 17,6 человек на кв. версту, а в 20–х годах XVII века — 7 человек [33], т. е. снизилась на 60 %. Разумеется, не все они погибли, многие бежали из своих поселений.

К Смутному времени идеи единства страны еще не получили завершенного выражения. Официально в соответствии с ценностями массового сознания была выдвинута формула: «Все государства Российского царствования». В Смуте отдельные города и территории сами решали, кому целовать крест, что было характерно для периода царствования Василия Шуйского (1606–1610). Московское государство разделилось на Московскую и Тушинскую зоны. В Тушине сидел Лжедмитрий II, «Тушинский вор», с немалым количеством сторонников. Псков, Новгород, Астрахань и другие города после гибели Лжедмитрия I не признали власть Шуйского и отпали от Москвы, отпал в «воровство» и юг страны, усилились нападки на московские власти. Авторитарная власть быстро теряла контроль над страной. В царствование Василия Шуйского боярство получило первенство. Вступая на престол, царь обещал «держать царство» по образу «своих прародителей», что означало отказ от усиления авторитаризма. Политика попала под власть толпы. В событиях 1584–1587 годов, по словам С. Платонова, толпа вела себя в Москве «без всякого разумения»; по свидетельству Маржерета (французский капитан на службе у царя Бориса, а затем Лжедмитрия I), она готова была «ежедневно менять государей в надежде на грабеж». Царь Василий пытался использовать настроения толпы в своих политических интересах, но тем самым лишь развязывал антигосударственную стихию, лишившую его престола. «Свержение московского государя было последним ударом московскому государственному порядку. На деле этого порядка уже не существовало, в лице же царя Василия исчез и его внешний символ» [34].

Локальные силы разрушили авторитаризм, все подспудно дремавшие ценности теперь оказались в открытом конфликте друг с другом. Обнаружилось недовольство крестьян, лишенных права самостоятельно владеть землей, которую они считали своей, обострилась враждебность «работных» людей к служилому люду, вспыхнула борьба между крестьянством и служилыми людьми (важнейшим элементом медиатора). Крестьяне выступали против «обояренной» пашни и политики личного закабаления.

В Смутное время насилие как способ утверждения монолога, локальной Правды приобрело небывалый размах, вплоть до призывов к поголовному истреблению правящей элиты. Идеалы восстания под водительством Ивана Болотникова (1606–1607) были разрушительными для государственности в целом: вся земля, имущество бояр и гостей должны быть поделены между холопами, крестьянами и казаками, начальство целиком предполагалось истребить. По свидетельству патриарха Гермогена, обращаясь к народу, восставшие «велят боярским холопам побивать своих бояр и жен их, и вотчины и поместья им сулят». В царской грамоте 1606 г. сказано, что восставшие «дворян и детей боярских, и гостей, и торговых всяких посадских людей побивали», что они хотят в Москве «лучших людей побить».

Болотниковцы побивали бояр и начальство за «неправду», насиловали их жен и дочерей. Ненависть к правящему слою была безгранична, причем образы богача и начальства не разделялись. Государство и начальство выступали в глазах масс как дискомфортная сила, разрушительная для их жизни. На институт царской власти эти оценки не распространялись, в нем все еще видели олицетворение древней Правды. Большое распространение получило бегство крестьян на незанятые земли, где образовывались казачьи поселения, отвечавшие идеалам догосударственных форм, личностных отношений братства-товарищества. Казацкий круг, построенный по вечевому образцу, был автономен, власти были выборными, казачество не знало ни общего центра, ни общей организации. Казацкие идеалы противопоставлялись боярскому царству, воля — насилию начальства.

На Руси казачество складывалось издревле. В XIII веке известны русские кочевники «бродники», предводительствуемые Плоскыней. Предполагают, что это были потомки славян-скотоводов, ушедших в степи от преследований христианской церкви. С XV века они именуются казаками, пополняются за счет притока беглых крестьян и холопов. В XV веке известны первые казацкие районы, которые располагались за оборонительными линиями Руси на ее границах. Люди бежали от государства, не доверяя ему. Эта хаотическая масса с легкостью переходила от разбойничьих набегов к службе государству. Она несла в себе мощный заряд догосударственных ценностей и стимулировала их активизацию по всей стране.

Тенденция феодализации, формирования сообществ среднего уровня, способных стать узловым пунктом единства общества, с одной стороны, управляющих отдельными территориями, рассеянными по лицу земли локальными сообществами, а с другой стороны, превращающих разнообразие в единство, воплощаемое в первом лице, вновь не была реализована. Для этого опять не хватило массового распространения соответствующих культурных ценностей, соответствующего переосмысления массовой исторически сложившейся нравственности. Это создало возможность для попытки первого лица сформировать власть на основе крайней авторитарной интерпретации синкретизма, слить общество, государство, первое лицо, собственность и т. д. в одно нерасчлененное целое. Здесь было заложено стремление сформировать общество, соответствующее тому, что К. Маркс связывал с азиатским способом производства. В нем высшая власть стремится опереться непосредственно на силу локальных миров, где средний слой — некоторая система технической связи верха и низа, а не самоценность. Однако и для этого не хватило сил, так как массовая активизация авторитаризма не давала основы для его крайних форм. Это выражалось, в частности, в том, что в обществе не сложился достаточно влиятельный слой, способный обеспечить сильную массовую критику вечевого идеала с позиций крайних форм авторитаризма. Общество опять не сумело найти прочную нравственную основу для интеграции большого общества, для решения медиационной задачи. Власть не только не сумела сдержать рост дезорганизации до опасного порога, но и сама в борьбе с дезорганизацией ее усиливала. Поиск выхода из стрессовой ситуации на путях инверсионного перехода от одной крайности к другой, недостаточное развитие срединной культуры не создали предпосылок для преодоления разрыва между ценностями медиатора и массовой культуры, между представлением широких масс о реальности и их идеалом, между единством и многообразием общества. Ценности большого общества не утвердились в должной степени в сознании миллионов, и, следовательно, они не воспроизводили его и не противостояли его дезорганизации. Общество не сумело приостановить рост дезорганизации, которая, достигнув определенного порога, превратилась в необратимый процесс. Разнообразие общества, не включенное в функционирование государства, накопилось за его пределами и в конце концов сокрушило авторитарный монолог. Творческая энергия миллионов не столько концентрировалась медиатором, сколько накапливалась вне сферы его власти и в возрастающих масштабах подрывала государственность. Люди, встревоженные давлением власти, возрастающей дезорганизацией, ослаблением авторитаризма, увидели в начальстве и даже в личности царя силу зла, что означало для власти катастрофическую потерю престижа и в конечном итоге полную неспособность принимать решения, которые общество было бы готово выполнить. Государство пало в результате бунта локализма. Страна второй раз погрузилась в пучину катастрофического хаоса. Это породило условие для массового инверсионного перехода к новому нравственному идеалу.

###

1 Огановский Н. Закономерность аграрной эволюции. Саратов, 1911. Ч. 2. С. 31, 34, 37.

2 Пайпс Р. Россия при старом режиме. Кембридж (Масс), 1980. С. 5. См. также: Милов Л. В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса// Вопросы истории. 1992. № 4–5. С. 37–56.