говорили, что подлетали к противнику на 10 метров. Я не преувеличу, если скажу, что к 10 метрам можно было свободно приписать еще два нуля».
Воздушный бой, по мнению Рихтгофена, — «это такая область, которую можно объяснить одной фразой, и в то же время о нем можно писать целые тома и не исчерпать темы». Следуя немецким традициям, он предпочитал «фразы», например взятую у своего учителя Белке: «Главное в воздушном бою — вертикальная скорость». За этой фразой — качество техники, перевод боя на вертикаль, «захват высоты», быстрый разгон и, наконец, возможность нападать (или переводить бой из оборонительного в наступательный). Оставалось «немногoe»: настойчивое бесстрашное сближение с противником на 50 метров и огонь в упор.
Таким образом, первую половину успеха Рихтгофен брал у техники и оружия, которые имели превосходство над противником, а вторую — у умения искусно владеть ими в разнообразных и сложных условиях воздушного боя.
Французский «ас всех асов» Ренэ Фонк (75 сбитых самолетов) был не похож на Рихтгофена.
По свидетельству Де-Шаваня — французского историка авиации, — Фонк — ас особого типа, не укладывавшийся в обычные представления:
«Он всегда обдумывал проблемы истребительной авиации, его тактика боя была основательно проработана, приемы заготовлены, четко выписаны, а очереди из пулемета — точны. Недаром его называли «воздушным математиком», Фонк никогда ничего не предпринимал на «ура» и никогда не маневрировал в воздушном бою, не отдавая себе отчета в последствиях этого маневра. Как летчик — это образец хладнокровия и рассудительности».
Методы, разработанные Фонком, привели бы к еще большим результатам, если бы в авиационных кругах не препятствовали их широкому проведению в жизнь. Некоторые считали, что Фонк не может сравниться по героизму со вторым асом Франции, виртуозом Гинемером (54 сбитых самолета), и изображали его всегда лишь наблюдающим и выжидающим случая легкой победы (в материалах Крутеня и Орлова о их стажировке во Франции имя Гинемера упоминается неоднократно, а Фонка — ни разу). Опыт Фонка предпочитали не распространять. Только после войны была по-настоящему определена его ценность.
Кроме «холодной математики», отражавшейся, правда, на блестящих результатах боя, Фонк первым осознал необходимость отхода от индивидуализма и был сторонником внедрения тактики групповых действий истребителей. Этого требовали изменения в способах действий бомбардировщиков, начавших осуществлять налеты эскадрами. Понимая, что одному самолету опасно вступать в бой с группой, он всегда отправлялся в полет в сопровождении товарищей, которые должны были охранять его сзади от нападения и одновременно учиться методам ведения группового боя. В течение короткого времени он сбил таким образом двенадцать самолетов противника. Его 103-я эскадрилья почти не несла урона, а рядом расположенная английская эскадрилья, продолжавший атаковывать воздушные группы противника в одиночку, терпела невероятно большие потери в самолетах и летчиках.
Характерно, что Фонк подчинялся всем «законам стаи» и немедленно бросался на выручку любому летчику своей группы, попавшему в беду. Свой девиз «Сбивать противника, но подвергаясь опасности» он стремился не утратить при расстановке сил в группе на принципе взаимной поддержки». Начинания Фонка не были своевременно переняты коллегами — французскими командирами эскадрилий («далее трехсамолетного патруля дело не пошло»), другие асы так и остались индивидуалистами, проповедовавшими принципы одиночного боя.
В английской авиации идейным союзником Фонка был истребитель-ас Болл (43 сбитых самолета). Болл действовал «смело, но на основании определенной системы, которая отличалась детальной разработанностью (что не было характерно для других английских асов). Хотя он и применял чрезвычайно рискованные приемы, однако всегда имел определенный план действий, предварительно составленный им самим».
Встречались ли лично в бою Рихтгофен и Фонк, Белке и Гинемер, Удет и Болл? Крутень в брошюре «Военная авиация во Франции» писал, что асы с асами не любят вступать в бой и если «видна птица по полету», то они вежливо расходятся, за исключением особо ретивых, таких, как Гинемер (и то если нарвется на аса, не подозревая об этом). Однако сам Гинемер был три раза сбит, и его спасало лишь отличное «жесткое» привязывание к аппарату поясом и подтяжками. Поэтому, падая с высоты более 2000 метров, он вдребезги разбивал аппарат, но сам выживал. (Уже после выхода в свет брошюры Крутеня 11 сентября 1917 года Гинемер погиб в бою с двухместным самолетом противника. Палата депутатов предложила похоронить его в Пантеоне.)
5. Русская школа воздушного боя
В то далекое время упоминание о немецкой, французской или английской школе воздушного боя слушатели или читатели воспринимали как должное. Однако в русской школе после первой мировой войны не говорили и не писали. Действительно, накопленный опыт был слишком мал для серьезных обобщений и выводов. Об этом свидетельствуют, например, списки асов: у французов их насчитывалось 52, у русских — 2. Однако в русской авиации воевало в десять раз меньше летчиков. Русские истребители сражались на «гробах» — списанных французских самолетах, пригодных для разведки, но не приспособленных для маневренного боя. Редкий боевой полет обходился без отказов материальной части. Если у противников «по воздуху» — германских летчиков стояла задача лучшего использования боевых качеств нового истребителя «Фоккер», то русские пилоты считали удачей возвращение невредимыми с боевого задания на разваливавшихся от тряски «вуазенах» или «фарманах». Лишь в 1917 году некоторые истребительные отряды перевооружились на «ньюпоры» и «спады».
Первым заявил о самостоятельности русской школы (правда, в несколько иносказательной форме) Евграф Николаевич Крутень. В своей брошюре «Нашествие иноплеменников» он призывал освободиться от засилья зарубежных инструкторов-наставников, ограничить влияние чуждых русскому воину тактических идей и принципов, ратовал за создание истребительной авиации по своему, отечественому, образцу. Крутень имел «право слова»: на его счету значились три блестящие воздушные победы, в том числе с принуждением противника к посадке (и последующим пленением экипажа), а также четыре сбитых самолета на стажировке во Франции. Кроме того, в его послужном списке — восемь неофициальных побед.
Вот как написал о своем воздушном бое Крутень в ведомости боевых вылетов истребительного отряда: «Увидя со своего аэродрома в дер. Малово немецкий самолет над Погорельцами, поднялся к Замирью, оттуда, набирая высоту, вел преследование германца по железной дороге до ст. Столбцы. Над Погорельцами настиг неприятельский самолет и отрезал ему пути к позиции. Он пробовал прорваться, нырнул под меня. Я, пикируя на него, выпустил по нему обойму, но мимо. Сейчас же повернул за ним, переменил обойму и снова повел преследование, отрезав ему дорогу. Над м. Несвиж удалось близко подойти к нему спереди. Он снова пробовал нырнуть, но я выпустил на пикирующем спуске в него вторую и последнюю обойму, попал несколькими пулями в жизненные части аппарата.
…Тогда я стал все время набрасываться на него, то сверху, то спереди, заставляя снижаться. Прижав его к земле, я заметил, что у него кипит вода в радиаторе, а мотор не работает. Для меня стало ясно, что немец подбит. Он опустился у м. Несвиж и пробовал сжечь самолет, но это ему не удалось».
Автор первых трудов о воздушном бое знал и объективно оценивал постановку дела у союзников, но он четко представлял и потенциальные возможности русских истребителей. Им была нужна своя организация, свои методы подготовки, своя школа.
Русские летчики достаточно много и храбро воевали, но мало писали. Они оставили потомкам краткое описание лишь немногих из достаточно большого количества зафиксированных воздушных боев, проведенных в годы первой мировой войны. Не удалось восстановить имена всех двадцати шести русских летчиков, сбивших по пять и более самолетов противника. Известны только Казаков, Крутень, Смирнов, Багровников, Орлов, Комаровский, Коссовский, Макеенок, Пульпе, Янченко, Кокорин, Сук, Махлапу, Пишванов. Скудность сведений из истории нашей истребительной авиации, однако, не дает права обходить
