иссякли бы не скоро, но Даха вскочил с олбога, воздел обе руки и сумел остановить старейшину.
— Мы согласны, мы все согласны, просто не хотелось беспокоить малознакомых людей, которых случившееся, думали мы, мало интересует, — проговорил Даха, хватаясь за руки, за пояс старейшины.
— Вот и хорошо, завтра с полудня состоится свадьба, настоящая свадьба, — нойон повернулся и пошел к выходу, но перед порогом резко остановился.
— Невесту. Скоро придут наши женщины и уведут ее в юрту моей младшей жены.
Так благодаря этому достойному человеку у нас состоялась даже свадьба, состоялась неожиданно, но прошла по всем правилам, и праздновали на ней все хэрэйды куреня и мои нукеры. На скачках и в стрельбе победы были за задаранами, но в борьбе среди наших не нашлось человека, способного бросить наземь коренастого, большеголового, казавшегося совсем без шеи хэрэйдского табунщика.
Наутро Улджей и я ускакали за степные холмы, нашли высокое, продуваемое ветрами место. Я воткнул между камней, привязав на конце голубой хадак, высокую ургу, и мы остались одни с нашей любовью. Для нас в тот день перестали существовать сам белый свет, высокое ясное небо, зеленый покров матери-земли с ее многообразными звуками, курень хэрэйдов, мои нукеры. Возвращались мы в юрту Дахи уже в сумерках, и стойбище встречало нас терпким дымом аргала, ленивым взлаиванием собак, блеянием ягнят и вкусными запахали еды из каждой юрты. Так мы с женой уезжали в полюбившееся нам место и на второй, и на третий день. А на четвертый день с самого рассвета мутной пеленой укрыл окрестные горы, соединив степь и небо в сплошное серое пространство, унылый и мелкий дождь. Мы остались в юрте, слушали игру Улджей на моринхуре со старшими нукерами, слушали легенды старого Дахи.
Вечером, когда было уже темно, сказитель долго и молча сидел перед очагом, потом усадил нас с Улджей напротив, помешивая прогоравший аргал, как-то странно заговорил:
— Нойон куреня вчера приходил, сказал, что Джамуха-сэсэн стал слеп и глух, как марал во время гона. Сказал, что на окрестных холмах и курганах развеваются больше десяти хадаков, а ему надо этих девушек потом отдавать замуж, — поднял голову и внимательно посмотрел на нас Даха. — Завтра прояснится, и вам надо уезжать, поеду и я. Повезу, пока тепло, свое дряхлое тело к вершинам Хэнтэя, туда, откуда скатываются на три стороны наши священные реки.
— Может быть поедешь с нами, поедешь в ставку хана, — всполошилась Улджей. — Потом мы уедем на Онон, в кочевья родных Джамухи.
— Не-ет, Улджей, — покачал головой Даха. — Я поеду на Хэнтэй, поеду, пока есть силы сидеть в седле. Обо мне не беспокойтесь: каждая юрта монгола, где я сниму малгай, будет мне родным кровом. А придет время покинуть этот срединный мир — я уйду без сожаления. Людям останутся рассказанные мною улигеры и легенды, найдутся во многих кочевьях сказители и продолжат мое дело. Я лишь звено в непрерывной цепи знатоков старины, были они до меня, будут и после, и связь поколений народа не прервется.
— Очень жаль, Даха, а я надеялся, что ты поживешь с нами, порадуешься правнукам, порасскажешь им свои истории… — начал я приступать к уговорам, ибо считал, что старику пора прекращать свои скитания по кочевьям и обрести покой.
— А еще я скажу вам, дети мои, — старик задумчиво погрузился в себя, окинул невидящим взором стены жилища, словно что-то мог увидеть в сгущающихся сумерках, — скажу вам, что расстаемся мы в преддверии великих событий. Смутное время, когда народы степи продолжают пребывать в слепоте и розни, терзают друг друга, как извечные враги, долго продолжаться не может. Чжурджени Алтан-хана прочно оседлали весь север китайской страны и давно косятся жадными глазами на нас. Наступит срок, и они двинут в степь своих воинов. Если монголы, татары, хэрэйды, найманы и другие племена не объединятся под одной твердой рукой, быть большой беде. Всех ожидает кабала, неволя и угасание. Но дело в том, что степь никогда не была под пятой китайцев, в ней время от времени появлялись такие люди, которые понимали необходимость объединения племен, собирали народы в единый кулак силой, жестокостью и мудростью, противопоставляли огромной южной стране объединенный улус, добивались равновесия и даже разоряли ее северные пределы. Конец неопределенности не за горами. Я надеялся дожить до этого сурового времени, но напрасно прождал много лет. Но знайте, дети мои, оно наступит неизбежно, как за темной ночью следует ясный день, а за ним опять ночь…
Я хочу тебе, Джамуха-сэсэн, и тебе, его жене и самому ближнему нукеру, оставить два завета. Первый — он заключается в том, что любой поступок человека в самом глубоком своем смысле или даже на поверхностный взгляд имеет только две стороны — за себя или против себя. Что бы он ни делал, как бы ни поступал, у его поведения будет только эти две стороны. Второе — все в нашем мире состоит из двух противостоящих одно другому вещей — черного и белого. Отсюда ночь и день, радость и горе, смерть и жизнь, плохое и хорошее и так далее. Как бы трудно ни было в вашей жизни, старайтесь служить всему светлому, не злу, а добру, не лжи, а правде. Вот вам весь мой наказ, — старик устало вздохнул. — Вам завтра рано в путь, давайте спать.
Утром следующего дня, которое выдалось ясным, мы простились с жителями куреня и их нойоном. Когда мы, радуясь прохладе и свежему ветру, двигались вниз по Туул-голу, наш отряд догнала группа всадников, которые оказались девушками покинутого нами стойбища. Пришлось сделать привал и дать им проститься с некоторыми нукерами. Дальнейший путь до ставки хана был без приключений.
Тогорил встретил меня приветливо, за день опоздания укорять не стал, женитьбой остался доволен, но не сказал ни единого слова о праздновании, также промолчал на вопрос о сроках нашего возвращения на Онон. Зато Хормого проявил искреннюю радость, заставил нас с Улджей два дня погостить в его юрте.
Наша жизнь при ордо хэрэйдского хана продолжилась и была для воинов и нукеров однообразной, скучной и без особых забот. Мне же было не до стенаний о безделье. Дело в том, что Хормого окончательно убедился в устойчивых сношениях Эрхэ-хары с найманами и все выжидал случая поймать самого ханского брата или его доверенных людей при встрече и предоставить Тогорилу доказательства тлеющего огня измены. Однажды вечером он пришел ко мне и сказал наедине:
— Джамуха-сэсэн, мне срочно нужна твоя помощь. Этой ночью назначено свидание Эрхэ-хары с тысячником Инанч-хана. В каком месте заговорщики вступят в переговоры, я не знаю, проследить за ханским братом и его людьми при выезде из ставки не могу — они с меня и Бардама не спускают глаз. — Хормого для убедительности и важности своей просьбы взял меня за ворот тэрлига, приблизил разгоряченное лицо и перешел на шепот. — Тебе надо постараться проследить за изменниками до места встречи с найманами, захватить их и пригнать в ставку. Больше нам с Бардамом просить некого.
Я согласился, но ни той ночью, ни следующей Эрхэ-хара никуда не выезжал и спокойно почивал в своем ордо. Хормого продолжал подозревать ханского брата и просил меня постоянно следить за ним и его ближайшим окружением, а своих нукеров и воинов держать наготове.
На четвертый день после нашего разговора пришел человек Хормого и сказал, что брат хана Заха- Гомбо едет на Хугшин-Орхон проверить состояние табунов и берет с собой нойона Хормого и тысячника Бардама. Я понял, что лучшего времени для тайной встречи заговорщиков не будет, тем более третья летняя луна была на исходе и ночи были темными. Я в тот же день навестил своих воинов и велел приготовиться к неожиданному выезду в любое время. А вечером мои нукеры заметили, что люди Эрхэ-хары подготовили десятка два вороных коней и держат их под седлами в кустарнике Туул-гола ниже ставки. «Значит, готовятся к встрече, — решил я. — И произойдет это на Туул-голе ниже ставки, ниже того места, где ждут готовые кони. Черное дело требует темной ночи и черных коней».
Я не так хорошо знал те места, поэтому незаметно выдвинулся туда с тридцатью нукерами и сотней воинов засветло по самым предгорьям долины реки. Вторая сотня должна была пропустить Эрхэ-хару и его людей далеко вперед и тихо двигаться за ними следом.
Ночь была очень темной, ущербный клинок луны, казалось, мрак делал еще гуще. Мы не знали точное место встречи Эрхэ-хары и его людей с найманами, а вдоль реки было сколько угодно укромных, заросших кустарником уголков, поэтому усиленно прислушивались к разным звукам, которые доносились снизу. Где-то во второй половине ночи нукеры сквозь журчание воды и легкий шум ветра в вершинах деревьев услышали отдаленный топот идущих шагом лошадей. Я соскочил с коня и прижался ухом к остывающей сухой земле косогора и явственно ощутил, что внизу по течению реки двигается десяток или больше всадников. Велев второй сотне воинов потихоньку выдвигаться, держась окраины леса, вдоль долины в низовья Туул-гола, я и тридцать моих нукеров обмотали взятыми с собой тряпками копыта коней